- Гвозди, - деловито сказал Вэлли. - Нам понадобятся гвозди. Брюс прервал их рассуждения.
- Сейчас два часа. Вы сможете добраться до города засветло, завтра днем загрузиться и к вечеру вернуться сюда. Берите эти два грузовика и пятнадцать человек. Скажем, пять жандармов на случай неприятностей, и десять гражданских.
- Должно быть достаточно, - согласился Раффи.
- Привезите пару дюжин листов гофрированной жести. Мы сделаем из них укрытие от стрел на время работы.
- Неплохая мысль. Они договорились о деталях, отобрали людей, загрузились в машины, вывели их из лагеря и, Брюс проводил их взглядом, пока они не исчезли за поворотом по дороге на Порт-Реприв. Где-то внутри головы зародилась боль, и он внезапно почувствовал дикую усталость от недостатка сна, от жары и от эмоциональных перегрузок последних дней. Он еще раз обошел лагерь, проверил посты, поболтал минут пять с жандармами, затем залез в "форд", положил рядом на сиденье каску и винтовку, склонил голову на руки и мгновенно уснул. Когда Шерман разбудила его, было уже темно. Она принесла банку консервов и бутылку пива.
- Мне очень жаль Брюс, но мы не можем развести огонь, чтобы приготовить нормальную пищу. Все очень неаппетитно, а пиво теплое. Брюс поднял голову и протер глаза. Шесть часов сна помогли: мешки под глазами уменьшились, резь исчезла. Но голова болела по-прежнему.
- Благодарю тебя, я не голоден. Это жара виновата.
- Ты должен поесть, хоть немного, - она улыбнулась. - По крайней мере после отдыха ты стал более вежливым. Ты говоришь "Благодарю тебя" вместо "Веди себя тихо и не путайся под ногами".
- У тебя магнитофон в голове. Ты записываешь каждое слово, а потом используешь его против мужчины, - он коснулся ее руки. - Прости меня.
- Прости меня, - повторила она. - Мне нравится, как ты извиняешься, мой капитан. Ты делаешь это, как и все остальное, очень по-мужски. В тебе все мужское, а некоторые черты даже чересчур, - она озорно посмотрела ему в глаза, он понял, что она имеет в виду сцену в купе поезда, прерванную появлением Хендри.
- Попробуем съесть это, - сказал Брюс, а позже добавил, - Не так уж плохо. Ты очень хорошо готовишь.
- Адресуй свои комплименты консервной компании в этот раз. Но когда-нибудь я тебя еще поражу своим кулинарным искусством.
- Посмотрим. Тихий гомон голосов в лагере иногда прерывался взрывами смеха. Все чувствовали себя расслабленно. Стены из грузовиков и брезентовая крыша представлялись надежной защитой. Люди спали или, собравшись в небольшие группки тихо беседовали. Брюс собрал с металлической тарелки остатки пищи.
- Нужно проверить посты.
- О, Бонапарт, долг превыше всего, - она смиренно вздохнула.
- Это не займет много времени.
- Я подожду тебя здесь. Брюс взял с сиденья винтовку и каску и собрался уже вылезать из салона, как вдруг джунгли наполнились барабанным боем.
- Брюс! - прошептала Шерман и схватила его за руку. Все голоса вокруг них стихли, и единственным звуком в ночи был этот бой. Он был низким и ритмичным, теплый затхлый воздух трепетал от него. Трудно было определить его направление, он заполнял собой все пространство, монотонный, навязчивый, как пульс всего мироздания.
- Брюс! - снова прошептала Шерман. Она дрожала, ее пальцы, в ужасе, впились в руку Брюса.
- Маленькая моя, - он нежно прижал ее к своей груди. - Это просто голый дикарь сильно бьет одним куском дерева о другой. Они не могут нас тронуть здесь, ты это знаешь.
- О, Брюс, это ужасно. Это как звон, похоронный звон.
- Перестань болтать глупости. Пойдем со мной. Поможешь мне успокоить остальных. Они напуганы до смерти. Ты должна мне помочь. Он бережно высадил ее из автомобиля и, обняв за талию, вывел в середину лагеря.
"Что можно противопоставить одурманивающему влиянию барабанного боя? - спросил он себя. - Шум, наш собственный шум".
- Джозеф, М'пофу, - он выбрал лучших певцов, - мне очень жаль, что сопровождение такого низкого качества, но балуба - это обезьяны, которые ничего не понимают в музыке. Покажем им, как поют бамбала. Они пошевелились, напряженность начала уменьшаться.
- Давай, Джозеф, - Брюс набрал в легкие воздух и начал одну из конголезских песен. Специально фальшиво, так плохо, чтобы его пение резало слух. Кто-то засмеялся. Затем неуверенно вступил голос Джозефа, начал набирать силу. Вступил глубокий бас М'пофу, красиво оттеняя и усиливая тенор Джозефа. Кто-то начал в такт хлопать ладонями, Брюс почувствовал в темноте ритмичные покачивания тел. Шерман перестала дрожать и крепче прижалась к нему.
"Нам нужен свет, - решил Брюс. - Ночничок для моих маленьких детей, которые боятся темноты и барабанного боя". Он, вместе с Шерман, пересек лагерь.
- Капрал Жак.
- Капитан?
- Включайте прожектора.
- Есть, капитан. - Брюс знал, что в запасе есть по две батареи для каждого прожектора. Каждая емкостью на восемь часов. Должно хватить на две ночи.
С двух сторон лагеря темноту разрезали плотные белые лучи света. Они осветили темные джунгли и отраженным светом озарили лагерь так, что можно было различить черты лиц сидящих под крышей людей. Брюс осмотрел их. "Сейчас с ними все в порядке, - решил он. - Злые духи покинули их".
- Браво, Бонапарт, - сказала Шерман. Он видел, что люди улыбаются, глядя на то, как он обнимает Шерман. Хотел было опустить руку, но остановил себя. "Пускай, - решил он. - По крайней мере это отвлечет их от ненужных мыслей". Он повел ее обратно к машине.
- Устала?
- Немножко.
- Я разложу для тебя сиденье. Окно занавесим одеялом.
- Ты будешь рядом? - робко спросила она.
- Конечно, - он расстегнул ремень с кобурой и передал ей. - Носи, не снимая. Даже для предела уменьшенный, ремень был слишком велик для нее. Пистолет болтался где-то рядом.
- Орлеанская девственница, - Шерман скорчила ему рожу и залезла на заднее сиденье. Через некоторое время она тихонько позвала его.
- Брюс.
- Да?
- Просто хотела удостовериться, что ты рядом. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Шерман.
Брюс лежал на одеяле. Он был весь в поту. Пение давно смолкло, но барабанный бой продолжался. Он сотрясал джунгли без перерыва. Скользили лучи прожекторов, то освещая лагерь, то оставляя в темноте. Брюс слышал дыхание спящих людей, приглушенное покашливание, бормотание. Он не мог спать. Лежа на спине, заложив одну руку за голову, он курил и смотрел на брезентовую крышу. В его голове пробегали события последних четырех дней: Обрывки разговоров, смерть Андре, Боуссье, стоящий рядом со своей женой, разрывы гранат, липкая кровь на его руках, насилие и ужас. Брюс беспокойно пошевелился, отбросил в сторону сигарету и закрыл глаза руками в попытке остановить воспоминания. Но они продолжали вспыхивать в его мозгу, как картинки на экране, беспорядочно, потеряв всякий смысл, но сохранив весь ужас. Он вспомнил муху на своей руке, вспомнил, как она торжествующе потирала лапки, и начал метаться. "Я схожу с ума. Я должен это прекратить". Он быстро сел, поджал колени к груди, кошмар прекратился. Теперь он почувствовал печаль и одиночество. Ужасное одиночество, потерянность и бессмысленность существования. Он сидел на одеяле и казался себе маленьким и испуганным сироткой. "Я сейчас заплачу. Я чувствую это". И, как дитя в объятия матери, Брюс Карри пошел к Шерман.