— Что вы об этом скажете, Кэллегэн? — спросил Баллертон.
— Спасибо. С удовольствием.
У Бейкера был громадный «сперлинг», который вполне мог ходить рейсом Земля-Марс. Там был пилот в расшитой золотом униформе, в такой же щеголял и капитан корабля. В огромной центральной кабине можно было дать бал, а для тех, кто не любил танцы, был хорошо оборудованный бар. Бейкер удобно разместил своих гостей и вышел.
— Ох уж эта коллекция бедняги Бейкера, — смеясь, сказал Гримшоу. — Из-за нее он каждый раз проваливается на выборах. Архиепископ очень враждебно относится к ней.
— К маркам? — с удивлением спросил Баллертон.
— Нет, марки он продает. Речь о его «других интересах», как он выразился. О его маленьком музее. Сами увидите. Обратите внимание, что там есть один экспонат, за который я выдал бы чек с непроставленной суммой — если бы он согласился ее продать.
Кэллегэн не участвовал в разговоре, предпочитая глядеть в иллюминатор на мир, в котором он так давно не бывал! Но Бейкер летел так высоко, что за облаками и блеском городского освещения ничего нельзя было разглядеть. А наверху были звезды, яркие, немигающие, и их компания, по мнению Кэллегэна, была предпочтительней компании этих толстых людей, от которых за километр несло деньгами. Баллертон был неплохим человеком, и он создал свое состояние не столько торговлей и финансовыми делами, сколько талантами химика и инженера. И он, конечно, не станет, как другие, выкидывать бешеные деньги за тривиальный предмет, вся ценность которого заключается в его редкости.
Кэллегэн и в самом деле собирал марки, но никогда не был настоящим коллекционером. Десятицентовая ванадийская марка с ее очаровательной и изящной гравюрой космического корабля была для него неизмеримо дороже, чем бесценная пятнадцатицентовая черная титакийская, которая была так безобразна.
— Вот и его жилище, — сказал Гримшоу.
— Можно сказать, новая вилла, — заметил Баллертон. — Хотя, в сущности, она не такая уж новая.
— У него многочисленный персонал. Одних только стражников, по крайней мере, две сотни. Кстати, он действительно в них нуждается: там такие сокровища, что даже я способен был бы их украсть.
2.
«Сперлинг» на полной скорости нырнул в пике, и неправильный четырехугольник света стал быстро расти. Кэллегэн, привыкший ко всяким предосторожностям, подумал, что у Бейкера внезапно появилась мания самоубийства. Он встал, собираясь взять управление на себя, но Баллертон заставил его сесть.
— Я слышал об этом Бейкере, что он превосходит всех известных пилотов мира, — сказал он и, иронически улыбаясь, добавил: — По крайней мере, так говорят.
— Он не удержался бы и пяти минут на межзвездных, — проворчал Кэллегэн. — Господи, выйдет ли он из этого пике?
Но Бейкер продолжал пикировать. Когда до земли остались считанные секунды, он приказал повернуть реакторы. Корабль затрясся, пассажиры были вынуждены отпрянуть к стене, бутылки в баре разбились, и их замена стоила, по крайней мере, двухмесячного жалования Кэллегэна. Но сама посадка прошла блестяще. Корабль сел легко, как перышко.
Бейкер, появившись из кабины пилота, выглядел отвратительно веселым.
— Не поломали костей, надеюсь? Ну, Кэллегэн! Такой астронавт, как вы… Я понимаю, что эти двое могли потерять равновесие, но уж вы-то…
— Ваш бар погиб.
— А! Вычистят. Пошли. Я уже проголодался.
Бейкер повел их по великолепным садам мимо сторожевых постов, где несли постоянную стражу люди, машины и огромные собаки, к дому, который был грубым и безобразным, как и его хозяин. У Кэллегэна остались смутные впечатления красного бархата и темного красного дерева, выстроенных вдоль стены старинных доспехов, казавшихся гуманоидными роботами, ожидавшими приказаний. Столовая была небольшая, с дубовыми панелями и балками, освещенными свечами.
— Деревянные детали привезены из старой английской гостиницы, — объяснил Бейкер. — Это стоило мне миллион.
Обед был простой, но дорогой. Ничего экзотического, но бифштексы жарились на настоящих древесных углях, а не токами высокой частоты, бургундское, как подумал Кэллегэн, было куплено за высокую цену, а стилтонский сыр, изготовление которого стало теперь почти забытым искусством, стоил так же дорого, как деликатес, привезенный из самой отдаленной планетарной системы Федерации. К сыру был подан портвейн такого богатого и густого цвета, что казалось святотатством его пить, а попробовав — оставить в графине.