Сам по себе обед насытил бы, пожалуй, целую боевую эскадрилью блокадных времен. Так, одна перемена состояла исключительно из рыбы, зато приготовленной всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Брим смог узнать только копченую форель с Фелуя — в свое время его угощали такой на Содеске. Вкус всех остальных угадывался с трудом из-за пикантных приправ. Затем подали двенадцать различных видов дичи из Борейских лесов с самого Орду, также каждую со своей приправой. Далее следовали: мясные закуски, холодные и горячие, овощные салаты и неописуемо разнообразное сырное ассорти. За всем этим слуги не уставали вновь и вновь наполнять кубки логийским и прочими изысканнейшими винами лучшего урожая. Под конец мясной перемены Брим не без легкого огорчения заметил, что Труссо хлещет вино кубок за кубком; впрочем, он и сам не отставал от нее. Если честно, он уже почти не в силах был сопротивляться соблазну снова и снова коситься на ту часть ее умопомрачительного бюста, что виднелась в вырезе ее парадного мундира.
Тут Бейяж как раз извинился и оставил их двоих, провожая какого-то люциянского генерала к столу Мустафы, так что ничего уже не мешало Труссо перехватить жадные взгляды Брима.
— Эй, шкипер, — окликнула она его шепотом. — Что-то вы слишком пристально уставились на мою грудь. — Она облизнула губы и вдруг подмигнула. — Ну и как, нравится вам то, что вы видите?
Брим почувствовал, что краснеет.
— Однако ж и поймали вы меня, старпом, — признал он со смущенной улыбкой. — Ну… да, то, что я вижу, мне очень даже нравится. Все, что приходит на ум, это: «потрясающе».
От дальнейшего смущения его спас не кто иной, как Огмар Воссель, премьер-министр. Тот не без усилия оторвал свое округлое тело от стула и высоко поднял свой кубок.
— А теперь, — объявил он неожиданно зычным голосом, — прежде чем дамы удалятся, мне хотелось бы провозгласить королевский тост!
Под скрип стульев, звон хрусталя и мелодичное журчание наливаемого расторопными слугами вина (не говоря уже о кряхтении) гости поднялись с мест и теперь стояли, покачиваясь, на нетвердых ногах. Прошло некоторое время, прежде чем в зале воцарилась приличествующая случаю тишина.
— За здоровье Его Флювийского Величества. Набоба Мустафы IX Эйрена Великолепного! — выкрикнул Воссель и пошатнулся — наверное, от избытка чувств.
— За Здоровье! Слава Его Флювийскому Величеству Набобу Мустафе IX Эйрену Великолепному! — вскричали гости. — И да продлится его правление! Многая лета! Ура!
Вскоре после того, как разговоры в зале вернулись в прежнее русло, вернулся Бейяж и, вежливо кивнув Бриму, занимал Труссо до тех пор, пока все не встали и женщины не начали откочевывать в бальную залу.
— Боюсь, завтра я пожалею о том, что скажу сейчас, шкипер, — шепнула Труссо, задержавшись за спинкой бримова стула.
— Почему же? — искренне удивился Брим. — То есть я хочу сказать, это ведь я смотрел…
— Я вроде как на это и надеялась, шкипер, — призналась она, на мгновение сжав его локоть. — Если честно, это для вас я ее выставила напоказ сегодня, пусть даже развлекаться с нею предстоит нынче ночью не вам, а Бейяжу. — С этими словами она, заметно разрумянившись, вслед за остальными дамами направилась к выходу из банкетного зала. — Не забывайте, один танец за вами, — бросила она через плечо, и тут же кто-то заслонил ее от Брима.
Брим призадумался. На мостике звездолета Труссо являла собой образец идеального старшего помощника, едва ли не лучшего, какого можно найти на Флоте. Но при этом она при желании была еще и чертовски привлекательной, можно сказать, соблазнительной женщиной. И притом что при исполнении служебных обязанностей они соблюдали приличествующую дистанцию, ему почему-то льстило, что она сочла его достойным, открыв живую, из плоти, женщину, скрытую обыкновенно под профессиональной оболочкой.
Целый полк лакеев в желтых ливреях проворно раздал среди гостей сигареты, сигары и трубки всех видов. Брим вежливо отказался: курение никогда не доставляло ему удовольствия. Впрочем, он взял-таки понюшку какого-то ароматного (и, судя по всему, безумно дорогого) табаку, не переставая при этом прислушиваться к разговору. Последний касался в основном политики — темы настолько же чужой для него, насколько управление звездолетом — для остальных. Он попытался сосредоточиться на самых примитивных вопросах, что задавали ему влиятельные типы, с которыми познакомил его Салташ, но в мысли его то и дело вторгался голос Труссо:
«…в конце концов, это ради вас я выставила ее напоказ». Было чертовски приятно думать о ней как о живом человеке.
К счастью. Набоб Мустафа, покончив с разговорами раньше обыкновенного, дал наконец знак начинать бал.
Танцор из Брима был чудовищный. В свое время он получил, разумеется, зачаточную подготовку в Академии, однако сразу по ее окончании то немногое, что он усвоил, немедленно было выброшено им из головы, ибо только раздражало. Он запросто мог вести самый капризный звездолет по самым опасным закоулкам Галактики. Он твердо верил в свою способность приземлить корабль, который другие бросили бы еще в космосе — или разбили бы при посадке. Он даже считал себя достаточно умелым любовником; по крайней мере последние несколько лет нареканий по этой части не было. Но стоило сунуть его в бальную залу, заставив при этом крутить женщину в такт музыке (в которой не разбирался абсолютно!), как он немедленно превращался в неловко топчущегося на месте дебила. От одной мысли об этом у него предательски холодели руки. Поэтому он по привычке держался подальше от танцующих, обыкновенно в баре, по возможности поддерживая ни к чему не обязывающие разговоры и бдительно сохраняя дистанцию от дам, не знакомых с его танцевальными способностями.
Так он поступил и на этот раз. Он уютно устроился в одном из славных, отделанных темным деревом баров Мустафы, когда в дверном проеме возникла голова Труссо.
— НАМ ПОРА, — театральным шепотом прошипела она, устремив в него обтянутый перчаткой палец, словно это был бластер.
Сердце Брима панически подпрыгнуло в груди, и проклятые руки снова похолодели. В голове вертелись бесчисленные, накопленные за годы опыта отговорки. Увы, ни одна не подходила.
Улыбаясь его очевидному смятению, Труссо мотнула головой в сторону бальной залы.
— НУ ЖЕ! — прошептала она, соблазнительно двинув бюстом. Странное дело, при всем этом ей удавалось сохранять абсолютно невинный вид.
И тут Брим сдался. Возможно, свою роль в этом сыграло вино, но его захлестнула волна отчаянного безрассудства. В конце концов, если уж танцевать, то с Труссо! Кто как не они двое — лучшие летные командиры во всей известной Вселенной и за ее пределами? Допив из кубка последние капли, он встал, протянул ей руку и повел в залу так, словно и впрямь знал, что делает.
Увы, оказавшись на блестящем паркете с миниатюрной партнершей в объятиях, он как и прежде смог только шаркать ногами, изо всех сил стараясь более или менее попадать в ритм или как там это называлось.
Странное дело, но Труссо это, казалось, вовсе не беспокоило. Напротив, она старательно прижималась к нему всем телом, в первую очередь бюстом. И что уж совсем невероятно, он даже начал получать от всего этого удовольствие. До сих пор он и не замечал, что ее коротко стриженные волосы пахнут невероятно возбуждающе!
Он только-только начал расслабляться и наслаждаться новыми ощущениями, когда музыка вдруг кончилась. Он вспыхнул, представив, как выглядел со стороны: идиотски шаркающий ногами в наступившей тишине. Остальные пары менялись партнерами или выходили из залы. Он опустил взгляд на Труссо — та, зажмурившись, склонила голову ему на грудь, словно тоже не замечала, что танец кончился. Она даже продолжала покачивать бедрами в прежнем ритме.
— Надя, мне кажется, это уже кончилось, — со вздохом прошептал Брим.
— Я знаю, Вилф, — так и не открывая глаз, отвечала она. — Давай не обращать на это внимания. Слишком уж скоро нам возвращаться на борт. Я снова стану не «Надей», а «старпомом», а ты — обычным «шкипером», который и подумать боится о том, чтобы обнять меня вот так. Вот я и хочу, чтобы время остановилось. Знаешь, когда пьяна, можно делать все, что угодно.