- А чего вы хотели? Если, как бутылка, веками держать в себе вино - ещё и не так понесёт, - язвительно заметил мрак.
- Фу, как грубо. Как прозаично. «Алкоголь». Фи. Да вино - это целая вселенная! Впрочем, кому я всё это рассказываю, - с раздражением проворчала бутыль.
- Это всё лирика, - заметили полки. - Но даже если ваша безумная затея вдруг увенчается успехом, вам не будет жалко человека?
- А его-то нам чего жалеть? Во-первых, то, что он приобретёт - дорогого стоит. А во-вторых, такой роскошный поступок может позволить себе далеко не каждый, - заметила пробка.
- Во-первых, - скептически начала пыль, - это дело подсудное, и, учитывая стоимость данного образца вина, срок или штраф будет грозить немалый, не говоря уже о том, что после такой выходки бедолаге не устроиться работать даже дворником. Скандал будет ещё тот. А во-вторых, это не самое страшное. Самое страшное то, что, отведав такой древний напиток, человек может загнуться прямо здесь, в этом винном склепе, прямо на холодном полу. Откровенно говоря, когда-то это, может быть, и было вино, но уж теперь-то это не вино, а просто дорогостоящая коллекционная отрава, которой можно любоваться, восхищаться, гордиться, но пить - увы и ах. И всё потому, что его заметно передержали.
- Эй, выбирай выражение, пылюка! - возмутившись, в сердцах выпалило вино, хотя в какой-то степени оно понимало и даже разделяло взгляды и опасения пыли. Просто, на чувственно-эмоциональном уровне оно опасалось, что так и не передаст всё то, что было накоплено им за эти долгие годы: всю красоту, весь вкус, всю мудрость и поэзию.
В какой-то момент вино разошлось так, что, казалось, будто оно вскоре вскипит и взорвётся вместе с бутылкой, оставив разводы на полках и стенах. Но, подавив в себе подобный порыв, вино вняло голосу разума и, несколько успокоившись, заметило:
- А вообще, конечно, всё верно. В любом случае, насилие - не выход. Но ничего: я ещё храню и вкус, и цвет, и аромат и верю, что моё время рано или поздно придёт. Просто пока они к этому ещё не готовы. Всему необходимо соответствовать - и красоте, и мудрости, и поэзии. А выдержанному вину - необходим выдержанный человек.
- Что ж, как знаешь. Мы в любом случае тебя поддержим, - заверила бутылка.
- Да, да, поймём и поддержим, - поддержали её этикетка и пробка.
Конечно, и старой выцветшей этикетке, и пропитавшейся со дна пробке, и своенравной бутылке, по большому счёту, должно было быть всё равно, ведь выпьют когда-либо это вино или не выпьют - для них самих мало что изменится. Но на самом деле им не было всё равно, и это называлось дружбой.
РЖАВЫЙ ГУМАНИСТ
Человек создаёт машины, действующие как люди, и создаёт людей, действующих, как машины.
Эрих Фромм
Жену нашёл он на помойке: собрал из банок и гвоздей, обрезков труб, посудомойки и старых ржавых лопастей. Болты, шурупы, гайки смело он превращал в младое тело. А шестерёнки и пружины придали грациозность ей.
В краю, где ржавые кентавры и исполины-мехозавры ведут борьбу среди камней за то, что им всего важней, на груду ветхих запчастей своих врагов перебирая, - не жили и не умирали творенья живших здесь людей, что, не жалея тополей и рощ цветущих краски дивной, - решили естеству противный соорудить тут зиккурат. Из стали, пластика и камня тот дымом смачным был богат; пуская едкий аромат, которым воздух отравлялся, он источал токсичный яд, им в реки смело испражнялся, где стали гибнуть все подряд, кто жил там, пил или купался.
Теперь средь каменных развалин, где не сыскать вам и плюща, кишели, словно саранча, машины, облик чей печален, существование влача. Уж в лету канули эпохи, все реки грязные иссохли, и звери дикие подохли, не видя светлого луча.
Худые времена настали: гибриды пластика и стали, что населеньем новым стали в руинах прежних городов, - о людях помнить перестали, ведь их немногие застали, и те давно уже устали от человеческих оков. И появились активисты - назвав себя «агуманисты», они плодились очень быстро, как в прошлом рать лесных грибов. Людей они не признавали, их жалким вымыслом считали: нелепым было, чтоб когда-то создали думавший металл, который бегал, ездил, плавал, был сверхогромным и сверхмалым и с неба молнии метал.
А мехос наш, жену собравши, свою частицу передавши, об этом тоже размышлял, но взглядов их не разделял: читая Канта и Спинозу иль сочиняя стихопрозу, мозг позитронный над вопросом извечным долго он ломал; и взгляд, с тоской или угрозой, свой устремлял в глубокий космос, но там ответ не наблюдал.
В краю, где ржавые кентавры и исполины-мехозавры ведут борьбу среди камней за то, что им всего важней, на груду ветхих запчастей своих врагов перебирая, - не жили и не умирали творенья живших здесь людей...