...Мужчина в цилиндре проходит площадь бодрым шагом. Мимо него проносится поздний дилижанс. Старый замок снова не выдерживает долгой тряски. Одна из дверей дилижанса распахивается. Человек, до этого мирно сидевший на откидном кресле у этой самой двери, резко вылетает на полном ходу. Его недолгий полёт завершается падением в мокрую грязь.
Ему очень больно. Кажется, он что-то повредил. Подобный случай не единичен, а в последнее время они так и вовсе участились. Раздаются возгласы людей и ржание лошадей. Возница тянет поводья, вынужденно прерывая свой путь. Сходятся зеваки. Им интересно и даже забавно наблюдать за тем, как проливается чья-то кровь, если не их собственная. Кажется, никто и не думает оказывать помощь бедолаге - зато все внимательно смотрят, чтоб было о чём потом потрепаться в пабах и забыть.
Но нет, два, а теперь уже и три лица из общей массы подходят поближе, а один из них даже пытается чем-то облегчить положение пострадавшего.
Человек в цилиндре идёт мимо. Это не его дело. Теоретически ему жаль упавшего, он презирает равнодушную чернь и с известной долей иронии размышляет о современном качестве дорог и дилижансов, оставляющих желать лучшего. Но он - занят. Торопится. У него сейчас другие, более важные дела и интересы. В конце концов, назначена серьёзная встреча, на которую он уже опаздывает и должен поспешить.
Кто-то другой уже помогает, а он не может сделать большего, значит - просто не станет мешать и тратить драгоценное время.
Как-то так...
...Дорога. Улица. Поворот. Тусклый фонарь. Очередная улица. Очередной поворот. Карета. Кони. Пропустить. Продолжить прерванный путь. Неброские вывески. Красные фонари. Шлюхи. Пошли прочь. Какие-то люди смотрят косо. У них такие лица, что можно хоть сразу звать констеблей, не дожидаясь действий с их стороны. Миновать. Быстрее. Не привлекая лишнего внимания. Идти по освещённой стороне. Держаться подальше от тени узких подворотен. Главное - не бродить впотьмах. Тёмные улицы полны воров и убийц.
Седой одинокий бродяга сидит вытянув ноги. Без сомнения, он рискует отморозить себе всё, что только возможно. Но это совершенно никого не волнует. Как не волнует и его самого.
Зеленоватая бутыль. Привычно долгий глоток. Мир не становится лучше: он здесь, он всё тот же, но словно бы сделался каким-то далёким. В такие моменты пьющего всегда окружают чужие проблемы: чужая нищета, чужие раны и синяки, чужой мороз, чужие болезни, чужой страх, чужая боль, чужие слёзы, чужой голод и чья-то бесконечно чужая, впустую растраченная молодость...
Заскулив, к нищему подходит облезлая хромая собака. В её больших тёмных глазах заключена вся вселенская скорбь. Признав в ней собрата по несчастью, мужчина просто и молча, но вполне искренне предлагает ей выпить. Собака так же молча отказывается и воротит голову, заковыляв дальше.
Разум бродяги упорно силится породить весьма глубокую философскую мысль, но уже не способен чётко её сформулировать. Произнеся бранные слова, он поднимает взгляд в беззвёздное тёмное небо, словно бы в поисках ответа...
Будто о чём-то догадываясь, пьяница вглядывается ввысь и видит лицо человека по ту сторону книги. Какое-то время он смотрит вам прямо в глаза и делает очередной глоток из бутыли, не отводя взгляда. Но вскоре наваждение проходит: списав всё увиденное на выпитое, мужчина отмахивается и, потеряв равновесие, падает набок.
Недолгое время продрогший уличный философ размышляет о том, что если бы он даже завладел в один прекрасный день всеми странами мира и звёздами на небе впридачу, то в поющем серенады желудке всё равно не вместилось бы больше пищи, чем дозволено человеческой природой. Вскоре к выпившему человеку приходит безмятежный сон.
Заботливый снег укрывает бродягу холодным белым покрывалом. Морозный саван, последний подарок белоликой девы Зимы. На следующий день забулдыгу, вероятно, так и найдут на этом самом месте - закоченевшего, сжимающего в руке бутыль, холодного, как окружающие его камни мостовой...
Но - нет. В этот раз мужчину замечает проходящий мимо констебль. Меньше всего ему хотелось бы обнаружить на своём участке обмороженного бездомного. Впрочем, если бы дело ограничивалось лишь этим, страж порядка просто убрал бы его со своей улицы и бросил домерзать в другом месте.
Вместо этого он склоняется и решительно тормошит бедолагу, приводя в чувство. Пьяница открывает глаза, не понимая, где он, кто он и что он. Констебль поднимает его на ноги и, с раздражением читая нравоучительную речь, уводит его прочь от этих мест. В это время лондонские камеры забиты до отвала другими бродягами, и это, конечно же, далеко не приют милосердия. Но, во всяком случае, это и не сулящая смерть улица. Там можно будет проспаться, а потом, если повезёт, даже поесть.