Как бы то ни было, даже и не имея публики, собравшиеся настроились играть. И весь имеющийся под руками реквизит - к их услугам. Потратив недолгое время на то, чтоб собраться с мыслями, промочить горло и морально подготовиться к выступлению, актёры готовы начать.
Пара героев, Ковьелло и Пульчинелла, отодвигают занавес, испещрённый звёздами и алхимической символикой. На сцене находится Скарамучча в окружении жутких и мрачных декораций, изготовленных в различное время по разным обстоятельствам. Они напоминают знакомый Лондон, но словно бы вывернутый наизнанку. Всё выглядит так, будто бы уже не одно столетие находится в полнейшем упадке и запустении.
Улицы города теней безжизненны, из-под мощённой камнем мостовой давно пробилась трава, а плющ обвил фонарные столбы и стены. Лишь редкие зыбкие силуэты крадущихся во мраке чудовищ мелькают где-то вдали. Призраки минувших поколений стали единственными обитателями серых, рассыпающихся, подобно карточным домикам, строений. Из глубин мрака завывает ветер. Раздаётся приглушённый шёпот. Или это только кажется? Зябко поёжившись, Скарамучча дрожащим голосом вопрошает в пустоту, желая отыскать хотя бы одного человека. Голос со дна ближайшего колодца вторит ему. Чувство гнетущей тревоги заставляет героя исследовать округу в поисках товарища по несчастью, но все поиски тщетны.
Актёр уходит далеко со сцены, но спектакль продолжается: здесь нет иных зрителей, кроме самих участников, которые не привязаны к одному месту. Он проходит мрачную комнату, во мраке которой жутко находиться даже тем, кто знает её секрет. Комната восковых фигур, изображающих эффигии и транзи - посмертные барельефы и барельефы в виде разлагающихся тел, находящихся на различных стадиях гниения. Художественный гений точно отобразил пигментные пятна, висящую лоскутами на костях кожу, червеподобные извивающиеся отростки и выпавшие органы. Время от времени некоторые шутники любят переодеваться и прятаться здесь, пугая товарищей. И это, как ни странно, работает давно и стабильно. Как-никак макабрическое общество.
В жаровницах вспыхивает огонь. Порыв ветра колышет ткани и полотна, вихрь, вызванный сквозняком, кружит и уносит быстро тухнущие огоньки. Огнекудрые бестии, выхваченные светом, исходящим от пламени, гротескно выделяются на фоне слабо различимых во тьме. Звучит жуткая какофония, сопровождаемая экспрессивным пением. Словно бы какой-то мрачный оркестр из тёмных духов исполняет нечестивую симфонию на расстроенных инструментах. Из глубины мрака появляется тварь, словно бы созданная из множества прочих, и имя им - Легион, потому что их много. Она открывает свою громадную пасть, демонстрируя белые пилы зубов, и узнаёт в страннике поэта, который, подобно Орфею, спустился в эту Бездну в поисках своей музы. Тварь указывает на статуи и объясняет, что все эти уроды некогда были полны жизни и чаяний и бродили по дивному красивому миру. Ожившие произведения. Но он бросил их, и все они - либо были начаты и брошены своим автором, а затем позабыты, либо испорчены тем, что он предал свои идеалы. Каждый художник, не столько даже в прикладном, сколько в более широком, мировоззренческом смысле, по словам жуткой твари, однажды попадает в тот мир, который он фактически сотворил своими стараниями. Не такой, какой ему хотелось бы видеть, а такой, каким он фактически является. И если в его произведениях предавались Правда и Красота, воспевались пошлость, низость и грязь, то он своими руками превратил райский пруд в гнилое болото, где отныне и найдёт своё последнее пристанище.
Скарамучча содрогается от ужаса и, вопрошая во мрак, начинает спрашивать, где находится его муза, куда она пропала, покажет ли она путь из мрака. Зло рассмеявшись хохотом множества голосов, тварь отвечает, что она - и есть его муза. Вернее то, во что он её превратил своим отношением к тому дару, который был ему дан свыше.