Потомок цирковой династии фокусников, Фокус-покус подозревал, что причиной его необычной внешности могло быть то, что обе его бабушки являлись даже не просто родственниками, а сёстрами-близнецами. Как бы то ни было, он искренне принимал свою особенность не в качестве некоего отклонения от условной нормы, а именно в качестве присущей ему специфической черты (подобно цвету глаз или форме бровей), которая, с одной стороны, объективно создавала определённые неудобства, но вместе с тем давала взамен и определённые возможности. Ведь, как известно, если где-то убыло - то где-то и прибыло.
Мастерство клоуна являлось одним из наиболее сложных, поскольку требовало от циркового артиста единовременного владения сразу несколькими дисциплинами, из-за чего участие клоунов в «чужих» номерах было делом привычным. Гений репризы, он ежедневно уделял по нескольку часов в день упражнениям, направленным на поддержание ловкости рук в надлежащей форме, поскольку иллюзии в его трюках и фокусах были основаны не на хитроумных приспособлениях и устройствах, а на искусстве отвлечения внимания публики и необычной гибкости пальцев.
Разумеется, ему, как и всякому талантливому актёру, хотелось выступать с персональными номерами, вместо того чтобы заполнять короткие паузы на разогреве у остальных. Тем не менее, он прекрасно осознавал, что и тот труд, которым приходилось заниматься ему, бесспорно, был сложен, нужен и важен, требуя своих профессионалов. Своими шутками и трюками Фокус-покус давал коллегам дополнительное время на подготовку перед сложными номерами и, в случае необходимости, скрашивал неловкие моменты, если что-то происходило не по плану, что было суровой неизбежностью. Порой канатоходец мог сорваться, зверь - ослушаться воли дрессировщика, сложный фокус - провалиться, актёр - почувствовать себя дурно, и приходилось срочно спасать положение и сглаживать неудобную ситуацию, чтобы представление продолжалось без заминок.
Естественно, артисту хотелось думать, что смех зрителей вызван лишь мастерством его игры и удачливостью фокусов, но, отдавая дань реальному положению вещей, он понимал, что в зале немало и тех, кто смеётся не столько над его образом забавного, но остроумного клоуна, сколько над ним самим: человеком невысокого роста, отдалённо похожим на куклу или ребёнка и наделённым специфическим тембром голоса. Далеко не каждый смех и не каждая радость делали человеческое сердце добрее. Но вместе с тем не стоило принимать близко к сердцу ржание всякого коня. Как, впрочем, и не всякое -оставлять без последствий.
Смех во время выступлений на манеже был делом привычным. Но жизнь и игра - вещи разные; поэтому, смыв грим и сняв красочное одеяние, Фокус-покус превращался в человека, который мог призвать к ответу любого, вне зависимости от чинов и званий, если видел откровенные насмешки в свой адрес либо в адрес кого-либо из своих коллег.
К примеру, в тот день, когда некий хам позволил себе оскорбить безобидную даму гигантского роста и после (как, впрочем, и ожидалось) отказался приносить ей какие-либо извинения, - клоун естественно и неторопливо навёл на него сценический пистолет, использовавшийся наравне с метательными ножами, путами и рапирами в различных рискованных номерах, требовавших от выступающего высокой точности и железных нервов. Далее последовал выстрел, после которого трость наглеца переломилась надвое, волосы местами поседели, а брюки намокли. Непринуждённо опустив дымящийся ствол, артист намекнул, что, к сожалению, подобные непроизвольные выстрелы иногда неизбежно случаются, но никогда не угадаешь заранее, когда пуле суждено угодить в чью-то трость, а когда - в чей-то лоб или промежность.
Конечно же, тот человек мог пойти заявить в полицию или пытаться как-либо отомстить, но судя по всему его кишка оказалась тонка, потому что вскоре караван тронулся дальше и этого нахала больше не видели на представлениях. О том, как Чезаре лишил циркача месячного оклада, разговор был отдельный. Но Фокус-покус ни минуту не сожалел о своём поступке.
Это стало началом его отношений с Марселиной, как звали на самом деле, но почти никогда не называли застенчивую и скромную великаншу. По имени её называли разве что близкие родственники, владелец цирка и, иногда, должностные лица, когда по тем или иным причинам ей приходилось иметь с ними дело. Для всех остальных она звалась не иначе как Большая Марси.
Конечно же, со стороны эта необычная пара могла вызвать у недалёкого человека, как минимум, усмешку. Но им было всё равно, и чьё-то собачье мнение не могло стать препятствием на пути их любви.