— Асенька, я, конечно, никогда не лезу не в своё дело, но что случилось? Телефон молчит, Саша трубку не берёт, здесь бардак…
Обводит холёной рукой с идеальным маникюром комнату, не находя слов, чтобы выразить по этому поводу мнение.
— Вот так мама, выглядит, развод. Красиво, да?
Она морщится, но по глазам вижу — слово “развод” обрадовало её. Чувствую, сегодня вечером они с отцом напьются, и будут плясать джигу, отмечая это знаменательное событие.
— Дочь, но есть же и более цивилизованные методы, не обязательно разбивать фарфоровые сервизы.
— Не обязательно, но очень хотелось.
Она хмыкает, пожимает плечами и аккуратно переступает через горку фаянсовых черепков, бывших ещё вчера любимой чашкой моего мужа. Так ему и надо, пусть теперь сам себе всё покупает, придурок.
Надо ещё фотографии свадебные изрезать. Вообще все фотографии наши, общие, изорвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о потраченных годах. Начну жизнь заново, вычеркну всё, с Сашей связанное, из жизни и пойду вперёд.
— Ася, поехали отсюда, — предлагает мама, вздыхая. — Прогуляемся, в кафе позавтракаем, поболтаем. Давно мы с тобой, милая моя, никуда не выбирались, только вдвоём. Согласна?
Внутри борются два желания: утонуть в тоске и развеяться. Всё-таки, хорошенько поразмыслив, выбираю второй вариант. Всё равно не хочу и не могу больше оставаться в этом доме, пустом и безжизненном.
***
— Не хочешь рассказать, что произошло? — спрашивает мама, когда обсуждать всякую ерунду уже надоедает.
Отворачиваюсь к окну автомобиля и слежу за тем, как молодая мамочка толкает впереди себя коляску с младенцем. В сердце что-то ёкает, когда понимаю: у меня ведь тоже могли быть дети.
Я часто думала о том, что хочу иметь ребёнка — маленького человечка, которому смогу отдать весь нерастраченный запас нежности, которого буду любить безо всяких условностей, только за один факт его существования. Но Саша постоянно откладывал, убеждал, что ещё не время — в двадцать семь ему совершенно не хотелось брать на себя такую ответственность. А я молчала, потому что искренне считала: рождение детей — обоюдное желание. Ну и дура, зато сейчас не было бы так одиноко.
Так и тянулись годы — унылые и безотрадные, в которых мы с Сашей кружили по заведомо знакомому маршруту, кольцуя обоюдное одиночество. Одиночество вдвоём.
— Ничего особенного, мам, — говорю, когда молчать уже становится невозможным. — Просто я вдруг поняла, что не люблю его. Вот и всё.
Эта самая приемлемая версия правды. Не хочу вдаваться в подробности о Полине, пощёчине, любовнице… всё это лишнее, маме не очень-то и нужное. Пусть примет всё, как факт. Большего мне и не нужно.
Не очень люблю, когда копаются в душе.
— И как он воспринял эту новость? — Мама останавливает машину на обочине и поворачивается ко мне всем корпусом, внимательно глядя в глаза.
— Истерил, конечно, уговаривал… в общем, прикладывал усилия, чтобы что-то спасти. — Помолчав, всё-таки не выдерживаю и продолжаю: — Только перед этим привёл в наш дом какую-то бабу, которая называла его “Сашенькой”. Вот такие пироги, мама.
— Собственно, моё мнение ты и так знаешь, — произносит мама, отводя взгляд.
— Знаю. Только давай сейчас ты не будешь повторять всё сказанное уже тысячу раз. Я и так знаю, что сама виновата, что дура и прочее, не нужно мне об этом напоминать.
— Ася, прекрати истерику! — повышает голос, и от этого снова чувствую себя маленькой, когда мама одним словом могла прекратить любые мои страдания, успокоить.
У неё есть поразительная способность без лишних слов — одним кивком головы, жестом, полунамёком — объяснить свою позицию и сделать так, чтобы другие шли следом. Единственный раз, когда её метод дал сбой — мой брак с Сашей.
Я успокаиваюсь и потираю вмиг озябшие ладони. Кончики пальцев неприятно покалывает, но это хоть какое-то ощущение за истекшую с момента скандала ночь.
— Сейчас мы поедем завтракать, потому что ты бледная и выпившая, нужно прийти в себя. А там уж подумаем, что делать со всем этим дальше.
— Разводиться нужно.
— Это-то ясно, — улыбается и снова заводит мотор. — Если мужик привёл в супружескую спальню другую, то это полный конец. Измену можно простить, иногда даже нужно, но только не такую наглую. Саша твой всегда был ещё тем мурлом, но до такого он не опускался.
Я молчу, потому что на её слова мне возразить абсолютно нечего. Хотя даже без этой его выходки не собиралась жить с ним дальше, продолжая изображать счастье. Просто измена стала последней каплей, после которой мне не хочется сохранять даже видимость дружеских отношений.