Мама тем временем выкручивает рычаг громкости аудиосистемы, и салон заполняется звуками ариозо Иоланты из одноимённой оперы Чайковского. Мама всегда любила оперу, ну а мне всё равно, лишь бы не в тишине. Я устала от неё.
Когда мимо мелькают знакомые пейзажи, и показывается вывеска “Бразерса”, сердце предательски трепещет. Вдруг он всё-таки звонил? А вдруг?
— Мама, высадишь меня возле какого-нибудь салона мобильной связи? — прошу, впиваясь взглядом в парковку перед клубом, когда автомобиль останавливается на светофоре совсем рядом с центральным входом.
Сейчас бы выскочить, ворваться в клуб и увидеть Викинга. В момент, когда до него рукой подать, понимаю, насколько соскучилась. Глупость, да? Мы знакомы один вечер, у меня в жизни творится полный хаос, а мне хочется заглянуть в серые глаза со стальным отливом и понять, что мне не померещилось, не приснилось.
Когда выхожу из салона с белой прямоугольной коробкой, в которой лежит новенький мобильный, мама машет мне рукой, стоя на другой стороне дороги, на тротуаре возле симпатичного кафе. Мне не терпится вставить карточку в телефон, чтобы понять, звонил ли мне Викинг, потому присаживаюсь на выступ, окаймляющий здание магазина, не обращая внимания на призывы мамы и проходящих мимо людей. Я должна убедиться, что он забыл обо мне точно так же, как я пытаюсь забыть о нём. Просто так будет проще и легче, для нас обоих.
Открываю крышку, вставляю дрожащими пальцами в слот симку, а мобильный, включаясь, мигает экраном и переливается разноцветьем заставки. Когда сеть наконец найдена, приходят смс о пропущенных, а у меня замирает сердце, потому что кажется — каждое из этих пятидесяти только от него. И хочется, чтобы это было так, да только всё это — ерунда и блажь, потому что расстались мы некрасиво. Да и всё наше общение — череда бессмыслиц и нелепиц, от которых так сладко щемит сердце, а лицо горит от смущения.
Когда окончательно убеждаюсь, что в череде пропущенных ни одного незнакомого номера, становится тоскливо и светло одновременно. Я никогда не чувствовала такой широкий спектр эмоций по отношению к какому-то конкретному мужчине, малознакомому мужчине, всё проведённое время с которым — молниеносные несколько часов, проплывшие, точно во сне.
Выбрасываю в урну коробку, прячу телефон в сумку, потому что понимаю — всё это слишком бессмысленно, чтобы сидеть на холодном бетоне и чего-то ждать. Смотрю на кафе, куда так активно зазывала меня мама, а перед глазами всё плывёт. Нет, не плачу, просто почему-то так пусто на душе, а внутри лишь одно желание — развернуться и пойти домой. Там меня ждёт гулкая тишина, в коконе которой можно спрятаться от всего, что так давит и лишает покоя.
Но я нахожу в себе силы, расправляю плечи и иду туда, где ждёт мама, потому что сейчас мне необходимо хоть с кем-то поговорить, чтобы не увязнуть в топком одиночестве, из которого могу уж и не выбраться. Просто не захочу.
Я должна быть сильной, ради своих близких и друзей, которым на меня не наплевать. Пусть ради себя так тошно жить, ради других — обязана. И это даже не обсуждается.
В кафе пахнет корицей и диким мёдом, а в воздухе плавают солнечные лучи и отблески разноцветных витражей. Нахожу взглядом маму, которая сидит, как всегда, прямая и собранная, повернувшаяся к миру гордым профилем, и напряжённо вглядывается в меню. Иду к ней, чувствуя спиной взгляды мужчин. Иногда красота — так себе удовольствие, особенно, когда больше всего на свете хочешь, чтобы тебя перестали замечать и оставили в покое.
— Я вот выбираю между классическим английским и французским завтраками… — размышляет мама, когда присаживаюсь напротив. — Ты такая бледная, Асенька, что можно и оба заказать.
Смеюсь, представив, как съедаю яичницу с беконом и заедаю её парочкой круассанов.
— Мама, мне бы только кофе, больше ничего.
— Ты когда-нибудь перестанешь спорить с матерью? — бросает на меня пронизывающий до печёнки взгляд и постукивает ухоженными длинными пальцами по столику. — Понимаю, что у тебя не лучший период в жизни, но есть нужно регулярно и плотно.
Вот точно, сколько бы ни было мне лет, маму не перестанет волновать вопрос регулярности моего питания. С этим остаётся только мириться, спорить всё равно бесполезно.
— Ладно, давай французский, буду чувствовать себя жительницей парижских предместий, — смеюсь, но, наверное, получается не очень радостно, потому что мама продолжает смотреть на меня хмуро и с подозрением.
— Ася, есть же ещё что-то, кроме того, что произошло между вами с Александром… Я же чувствую.