– Возможно, прикидывается. Если бы он и впрямь был сумасшедшим, в чем я очень сомневаюсь, сартаны ни за что не позволили бы ему показываться на людях. Это повредило бы их репутации полубогов. Как он себя называет?
– Чудное имя – Зифнеб.
– Зифнеб? – Ксар задумался. – Я когда-то слышал его раньше… Бейн говорил… Да, в связи с… – Но тут Ксар покосился на Мейрит и замолчал.
– Я слушаю, мой Повелитель.
– Так, ничего важного, дочь моя. Я говорил сам с собой. А, я вижу, мы почти у цели.
– Вот камера Самаха, мой Повелитель. Мейрит окинула сидевшего внутри узника холодным, бесстрастным взглядом.
– Я возвращаюсь стеречь второго пленника.
– Полагаю, он прекрасно обойдется без тебя, – мягко возразил Ксар. – Почему бы тебе не составить компанию нашему змееподобному другу? – Он кивнул через плечо в сторону входа в тюремный отсек, где стоял, наблюдая за ними, Санг-дракс. – Я хочу, чтобы никто не мешал мне говорить с этим сартаном.
– Понимаю, мой Повелитель.
Мейрит кивнула и пошла обратно по длинному темному коридору меж двух рядов пустых зарешеченных камер.
Ксар дождался, пока она дойдет до конца коридора, и заговорил со змеедраконом. Когда красный глаз переместился с Ксара на Мейрит, Повелитель Нексуса приблизился к камере и заглянул внутрь.
Самах, глава высшего сартанского органа управления, так называемого Совета Семи, был по годам много старше Ксара. Однако благодаря своему волшебному сну, который, как предполагалось, должен был продлиться только десятилетие, но неожиданно затянулся на века, Самах выглядел средних лет мужчиной в расцвете сил.
Сильный, высокий, когда-то он обладал красивым властным лицом с точеными чертами. Но сейчас его лицо осунулось, стало бледным, землистым, щеки обвисли, под глазами появились мешки. Лицо, которое должно было бы выражать мудрость и проницательность, сейчас выглядело морщинистым, изможденным. Самах безучастно сидел на холодной каменной скамье, опустив голову и ссутулив плечи в унынии и отчаянии. С его одежды, с лица и рук стекала вода.
Ксар схватился руками за прутья решетки, приник к ней, чтобы лучше видеть. Повелитель Нексуса улыбнулся.
– Ну что, Самах, – тихо сказал он, – тебе известно, какая участь тебя ждет, не так ли? Нет ничего хуже страха, страха ожидания. Даже когда приходит сама боль – а смерть твоя, сартан, будет мучительной, можешь не сомневаться – это не тяжелее страха.
Ксар сильнее стиснул прутья. Кожа с синими знаками, вытатуированными на тыльных сторонах его старческих ладоней, туго натянулась. Узловатые суставы пальцев так побелели, что казались голыми костями. Он с трудом переводил дыхание, некоторое время не мог даже говорить. Ксар сам не ожидал такого приступа ярости при виде своего врага, но внезапно все эти годы – годы борьбы и страданий, годы страха – вернулись к нему.
– Жаль, – проговорил Ксар, задыхаясь при каждом слове, – жаль, что я не могу оставить тебе долгую, долгую жизнь, Самах. Чтобы ты жил с этим страхом, как жил с ним мой народ. Жаль, что ты не можешь жить вечно!
Железные прутья решетки растаяли под сжимающими их пальцами Ксара. Он даже не заметил этого. Самах не поднял головы, не взглянул на своего мучителя. Он продолжал сидеть в прежней позе, только сцепил руки.
Ксар вошел в камеру, встал перед ним.
– Избавиться от этого страха невозможно. Ни на миг. Даже во сне – он преследует тебя. Ты бежишь, бежишь, бежишь, пока тебе не начинает казаться, что сердце твое вот-вот разорвется, и тогда ты просыпаешься и слышишь пугающий звук, разбудивший тебя, ты вскакиваешь и опять бежишь…. бежишь все время, хотя и знаешь, что тебе нет спасения. Коготь, клык, стрела, огонь, трясина или западня все равно в конце концов настигнут тебя.
Наши младенцы впитывают страх с молоком матери. Наши младенцы не умеют плакать. С самого рождения их учат молчать – из страха. И смеяться они тоже не умеют. Потому что неизвестно, кто может их подслушать.
Мне сказали, что у тебя есть сын. Сын, который умеет смеяться и плакать. Сын, который называет тебя отцом, сын, который улыбается так же, как его мать.
Дрожь пробежала по телу Самаха. Повелитель не знал, какой нерв ему удалось задеть, но обрадовался своему открытию и продолжал:
– Наши дети редко знают своих родителей – это акт милосердия по отношению к ним, один из немногих, который мы можем оказать им. Они не успевают привязаться к родителям. И им не слишком больно, когда они находят их мертвыми. Или видят, как те умирают на их глазах.
Ксар уже задыхался от ненависти и гнева. Во всем Абаррахе не хватило бы воздуха, чтобы он мог свободно вздохнуть. Кровь бросилась ему в голову, и на мгновение Повелитель испугался, что сердце его не выдержит. Он поднял голову и издал дикий вопль, исполненный тоски и ярости. Этот крик хлестал из его рта, как кровь из раны.
Вопль был жуткий. Он прокатился по катакомбам, усиливаясь благодаря ухищрениям акустики, и казалось, будто все умершие Абарраха подхватили его, вплетая свои внушающие ужас стенания в вопль Повелителя Нексуса.
Мейрит ахнула, побледнела и съежилась от ужаса, прижавшись к холодной стене тюрьмы. Даже Санг-дракс остолбенел. Его красный глаз встревожено забегал, цепко вглядываясь в полумрак, как будто ища там какого-то врага. Самах содрогнулся. Этот вопль пронзил его, как копье. Он закрыл глаза.
– Жаль, что ты мне нужен! – выдохнул Ксар. На губах у него выступила пена. – Жаль, что мне нужны сведения, которые ты прячешь в своем черном сердце. Я отправил бы тебя в Лабиринт. Я заставил бы тебя держать на руках умирающих детей, как это делал я. Я заставил бы тебя шептать им, как шептал им я: “Все будет хорошо. Скоро уже не будет страшно”. И я заставил бы тебя испытать зависть, Самах! Зависть, когда ты смотришь на это холодное, застывшее личико и знаешь, что для этого маленького существа все страшное уже позади. В то время как для тебя все еще только начинается…
Теперь Ксар был спокоен. Он дал выход своему гневу и чувствовал сейчас только смертельную усталость, как будто несколько часов сражался с могущественным противником. Повелитель даже пошатнулся, сделав шаг, и ему пришлось прислониться к каменной стене тюремной камеры.
– Но, к сожалению, ты нужен мне, Самах. Ты нужен мне, чтобы ответить… на один вопрос. – Ксар утер губы рукавом своей мантии, промокнул холодный пот с лица. И улыбнулся безрадостной, холодной улыбкой. – Я надеюсь, я искренне надеюсь, Самах, глава Совета Семерых, что ты не захочешь отвечать!
Самах поднял голову. Его глаза ввалились, кожа была мертвенно-бледной. Он действительно выглядел так, будто его пронзило копье врага.
– Я не осуждаю тебя за твою ненависть. Мы не хотели, у нас и в мыслях не было… – Он остановился, облизнул пересохшие губы. – Мы не хотели причинять никаких страданий. Мы не хотели, чтобы тюрьма обернулась смертью. Она должна была стать испытанием… Неужели ты не понимаешь?
Самах взглянул на Ксара с искренней мольбой.
– Испытание, только и всего. Суровое испытание. Его целью было научить вас смирению, терпению. Уменьшить вашу агрессивность…
– Ослабить нас, – тихо сказал Ксар.
– Да, – согласился Самах, медленно наклонив голову. – Ослабить вас.
– Вы боялись нас.
– Да, мы вас боялись.
– Вы рассчитывали, что мы погибнем…
– Нет, – покачал головой Самах.
– Лабиринт стал воплощением этой надежды. Тайной надежды. Надежды, в которой вы не осмеливались признаться даже самим себе. Но она воплотилась в произнесенных шепотом словах заклинания, породившего Лабиринт. И именно эта ужасная тайная надежда придала силу злым чарам Лабиринта.
Самах не ответил. Он опять сидел в той же позе, опустив голову.
Ксар отошел от стены. Остановившись перед Самахом, Повелитель взял его рукой за подбородок, заставляя сартана поднять голову и взглянуть в его глаза.
Самах вздрогнул. Он схватил старика за руки и попытался высвободиться. Но Ксар был силен. Могущество его магии не пострадало. Синие руны ярко вспыхивали. Хватая ртом воздух, Самах отдернул руки, как будто дотронулся до раскаленных углей.