Но на самом деле так не думал никто из них, даже Грацианус.
Но еще до того, как наступил рассвет, произошло еще кое-что. Началась страшная гроза. Сильнейший ливень обрушился на выжженную деревню, словно плача над ней. Молния одна за другой, словно стрелы гнева, разрезали небесную синеву, посылая громовые проклятия изуверству злодеев. Казалось, весь мир взбунтовался перед происшедшим. Под напором ураганного ветра стволы вековых деревьев гнулись к земле, но - странное дело! - буйство стихии почему-то не трогало погибшую деревню. Не трогало до тех пор, пока одна из ослепительных молний вдруг с необычайной силой и страшным треском не ударила в один из разрушенных домов. И в этом доме случилось нечто.
Странное сияние озарило все вокруг. Обугленный, страшный труп человека, сэра Генри, висящего в петле, вдруг содрогнулся. Точно электрический разряд передался ему, заставив сократиться хладные члены. Веревка, не выдержав рывка, порвалась, и тело рухнуло на пол, в золу. Раздался непонятный то ли всхлип, то ли вздох, глухой, страшный заутробный звук, эхом пронесся над опустевшей, мертвой деревней, над обезображенными останками, что некогда составляли единое целое и были живыми людьми. От этого вздоха затряслись дома и почва под ногами, как от землетрясения... стая воронья в панике отпорхнула от своего угощения и стремительно понеслась прочь, точно гонимая неведомой силой. А затем, спустя неведомо сколько времени, мертвое тело в золе задвигалось снова, задергалось, затряслось, словно в жутком припадке - и внезапно поднялось, встало на ноги каким-то неестественным, странным рывком, точно какая-то сила изнутри заставила, приказала восстать его хладным членам! Кошмарное сгорбленное существо, совершенно не похожее на сэра Генри, каким он был при жизни, точно вышедшее из самых страшных ночных видений, подняло меч, подержало его в руке, опустило. Затем оно обратило взор единственного, невообразимо крупного мертвого глаза, полностью вылезшего из своей орбиты, на сложенные в углу комнаты доспехи, неповрежденные пламенем. Оно надело их, задвинув полностью забрало, скрыв тем самым свои омерзительные черты. Затем оно снова взяло меч и двинулось прочь - прочь их проклятой богом деревни. Существо двигалось лесом, угловато, но очень быстро при этом - по следам исчезнувшей троицы.
Гроза быстро утихла, словно природа удовлетворила свои чаяния.
Голубоватое пламя. Он помнил голубоватое пламя, какой-то шарообразный сгусток, он мчался за ним в ночи, желая догнать, и все вокруг весело летело, кружилось... пока он, наконец, не осознал, что он сам и есть это пламя. Эта мысль показалась ему странной, и он рассмеялся. Но смеха своего не услышал. Все вокруг менялось, менялось с невообразимой быстротой, прежде чем он успевал как-то на это отреагировать. Только ночь и парящие цветные огни, которые сплелись в причудливом небесном танце, оставались неизменными. А потом его позвали: «Сэр Генри! Сэр Генри Бельтисайский! Ваш поединок, сэр!..» И внезапно он понял, что это сон, все это ему снилось, разумеется. Он был на турнире, и приветственно поднял копье, в знак того, что готов. Они помчались друг на друга, он и его соперник, и вдруг на полпути Генри вдруг понял, что всадник, летящий на него - это он сам. Его точное отражение. Но менять что-то было уже поздно. Они врезались друг в друга, доспехи заскрежетали, он содрогнулся, почувствовав боль в боку, но устоял в седле. Его удар оказался точнее, и его странный противник рухнул на землю. Трибуны одобрительно зашелестели. Генри поднял голову, пытаясь разглядеть свою Элейну, ее платочек, но солнце слепило глаза, и все расплывалось перед его взором. Внезапно ему стало мутно, его качнуло, и...
Ночь. Он был в лесу. Шел сквозь лес, и стволы веток стегали его, но он не чувствовал боли. Генри точно плыл на корабле, на чьем-то чужом корабле, хотя это был он, его тело...и все же не совсем его. Память стремительно возвращалась к нему, принося с собой боль, горе...и жестокость.
Он помнил последние минуты. Он задыхается, все расплывается под ним, он проваливается в никуда, а там, из тумана кто-то пронзительно смеется. Это сэр Грацианус. Грацианус, с которым он неоднократно вместе премломлял хлеб, пил из одного и того же кубка эль... Его послали, чтобы убить его. Его, а еще сэра Роберта и сэра Нэвилла, его старых приятелей. И их послал сэр Урфиус, его старый командир, который в Палестине был для него и для других солдат настоящим отцом. Но почему?.. За что? Чем он провинился?.. И в его послушной возвращающейся памяти мгновенно всплыл последний их пьяный треп в таверне. «Значит ты - БУДЕШЬ НОВЫМ КОРОЛЕМ?!..» - спросил его Урфиус. Только теперь он УВИДЕЛ его глаза. Урфиус ненавидел его всей душой, потому что он, сам того не зная, мешал осуществлению его планов. Стать королем... Он виноват лишь тем, что им с Элейной было суждено полюбить друг друга, ведь мысль о короне скорее пугала, нежели привлекала его... Не раз он думал, как было бы неплохо, чтобы они с принцессой просто уехали куда-то, в далекую теплую страну, где прожили бы остаток жизни вместе в радости и спокойствии. Проклятая корона! Проклятый язык!.. Сейчас он ненавидел себя сам за то, что повел себя как свинья, в таверне, напился вдрызг и растрепал все, что мог, своему скрытому недругу. «Моя прынцессочка...» Он убил бы себя, если б мог...но он и так был мертв. Мертв, и все равно двигался. Шел вперед...чтобы отомстить.