Та, не снимая калош, протопала к столу и водрузила на него бутылку. Глянула на мужа взглядом побитой собачонки и скрылась в комнате.
— Гражданочка, — окликнул я ее. — Мы с вами тоже хотели побеседовать. Это касается вашего сына.
— Вадика? — испуганно выдохнула она, чуть высунувшись из комнаты.
Глаза ее заблестели от влаги, она всплеснула руками и сжала тонкие потрескавшиеся губы.
— А что с ней разговаривать? — буркнул Леня. — Баба ничего не знает. На шее у меня сидит.
— Это нам решать, знает она или нет, — осадил я его.
— Меня Антониной зовут… Я все скажу, — вдруг еле слышно пробормотала женщина.
— Скройся, курва! — хлопнул кулаком по столу Юрченко.
Бутылка водки покачнулась, но устояла. Антонина исчезла в комнате.
— Это ты ее так воспитываешь? — кивнул я на дверной проем, где скрылась женщина. — Я про синяк.
Воздух в комнате как будто бы потяжелел. Хозяин, и до этого не проявлявший приветливости, теперь глядел диким лесным зверем.
— А это не ваше дело, гражданин начальник, — оскалился Юрченко. — Как говорится, чужая семья — потемки. С бабой своей я сам как-нибудь разберусь.
— А если мы заявление на побои от нее примем? Посмотрим, кто в потемках тогда будет.
— Пусть только попробует на меня что-то накатать, — громко проговорил Леня, повернувшись к комнате, будто отвечал не мне. — Прибью гадину.
Я многозначительно кивнул Свете. Та поняла меня без слов и направилась в комнату вслед за хозяйкой.
— Э-э… Куда? — Леня встал, преграждая ей дорогу. — сказал же, без толку с ней разговаривать. Не в себе она, даже на работу не берут.
Я дернул его за руку так резко, что Леня бухнулся обратно на табурет:
— Жопу прижал, я сказал! Без тебя разберемся…
Света все же прошмыгнула в комнату, а Юрченко уже не отрываясь смотрел на меня налившимися кровью глазами. Диалог у нас явно не заладился, ну так и хрен с ним. Сейчас мне гораздо интереснее было узнать, что скажет Антонина. Уж Света умеет разговорить людей. Самое главное — не дать ее супругу помешать в этом. Уж больно она забитой выглядит. Куда только местный участковый смотрит. Даже если заяв нет, такую семейку профилактировать надо. Пока Юрченко здесь бурчит, Антонина чувствует угрозу. Надо как-то разрядить обстановочку.
В моей голове созрел план, как изолировать дебошира.
— Уймись, Леня, — уже миролюбивей проговорил я. — Мы же помочь хотим, а ты ерепенишься.
— Знаю я вашу помощь, — капнул ядом тот, скребя ногтями по корявому носу в красную прожилку. — Сколько лет прошло, а Вадьку не нашли. Что толку от вашей помощи?
— А как же мы его найдем, если ты нам не рад и ничего не говоришь? Давай, лучше-ка подлечись маленько. Может, вспомнишь чего…
Я взял бутылку и откупорил ее. Плеснул водки в замызганный граненый стакан с присохшими на дне чаинками примерно до трети объема.
— Один не пью, — насупился Леня. — Жену подожду.
— Давай тогда со мной, — предложил я и взял с полки стакан почище.
Брезгливо поморщился, дунул в него и вздохнул.
— Я думал, менты на службе не употребляют, — вскинул на меня мохнатые брови хозяин.
— А что мы, не люди, что ли? — я налил себе раза в два поменьше, поднял стакан и потянул руку для чоканья.
От такого жеста Леня, естественно, не удержался. Взял свою тару. Дзинь. Стаканы соприкоснулись и жалобно звякнули.
— Никогда не пил с ментом, — выдохнул Леня и умело заглотил жидкость.
Я в это время незаметным жестом выплеснул содержимое стакана под стол. Водка исчезла в частоколе пустых бутылок и грязи.
Тут же поднес пустой стакан к губам, сделал вид, что пью. Покряхтел, поморщился.
— Хреновая водка, — выдохнул я, занюхивая рукавом.
— Сам ты хреновый, — будто обиделся Леня.
— Ну, давай еще, — кивнул я. — Может, не распробовал.
Разлил. Дзинь. Трюк с выплеском под стол повторил вновь. А вот Юрченко уже засандалил полстакана зараз (я специально больше ему налил). Взгляд у него поплыл. Пока все по плану.
— Пошли покурим, — предложил я, глядя как расправляются морщины на массивном лбу неохотного собеседника.
— А сигареты-то хоть есть? Чем дымить-то будем?
— Найдем, — кивнул я, хотя последних у меня и в помине не было.
— Давай здесь посмолим, — махнул рукой хозяин и подвинул на середину стола консервную банку из-под кильки, которая напоминала обожжёного ежика, только вместо иголок во все стороны топорщились пожелтевшие бычки.
— В доме не курю. Ни в своем, ни в чужом, — отрезал я и встал, направившись к выходу, при этом громко проговорил. — Светлана Валерьевна, мы выйдем подышим.