— На вашей боксёрской карьере поставлен крест, — резюмировал подполковник-кадровик, перелистывая бумажки, подшитые в толстое личное дело, очевидно — моё.
— Скорее, она поставлена на паузу. Ни законов Украины, ни правил бокса не нарушил. Уверен, стихнет резонанс, и Госкомспорт даст мне следующий шанс. Возможно, хотя бы на тренерской работе.
— Но у вас нет тренерской подготовки… В следующем году заканчиваете юрфак, а не институт физкультуры.
— Второе высшее — дело наживное.
— И по поводу «стихнет резонанс» вы излишне оптимистичны. В Ереване похороны убитого вами боксёра вылились в многотысячный митинг и едва ли не общенациональный траур.
Репетиция… Через четыре года армяне начнут акцию в аэропорту, пожалуй, первую в своём роде, после чего трещины раскола опутают весь «нерушимый».
— Прошу не употреблять слово «убитый» или «убийство». Варданян сам дошёл до состояния, когда любой удар в голову мог стать роковым.
— Поясните.
— Охотно. Начну издалека. Вы когда-нибудь видели, пусть на фото, результат попадания пули из пистолета Макарова в бронежилет?
— Я видел, — впервые разомкнул уста мужчина в пиджаке. — Если в упор, то обширная гематома. Вплоть до перелома ребёр. Зависит от материала жилета. Лёгкий — пробивает.
— Спасибо, товарищ! — понимая, что его присутствие здесь, как и жу-жу у пчёл Винни Пуха, неспроста, счёл необходимым сделать ему реверанс. — Сила удара оценивается в половину тонны. Ну а удар боксёра тяжелого или, тем более, супертяжёлого веса — тонна и более. Я привёл пример с бронежилетом, потому что он распределяет энергию удара на большую площадь тела, чем пуля. Неудивительно, что в Лас-Вегасе чернокожий боксёр, получивший мой апперкот в корпус, получил разрывы внутренних органов. А представьте, что такой удар прилетает в голову!
— На себе пробовать не захотел бы, — согласился подполковник.
— Теперь представьте, мы выходим на ринг с вероятностью поймать тонну на голову, возможно — пару раз за поединок. Способны ли жалеть соперника, готовящегося нанести нам такой удар, относиться к нему как другу-товарищу и нежно обниматься до и после встречи? Ничего подобного, эти наши телячьи нежности рассчитаны чисто на публику, на подчёркивание, что гуманный любительский бокс не имеет ничего общего с профессиональным.
— Так ли ничего?
— Общего больше. Главное правило бокса: мне засчитывается чистая победа, если забью противника кулаками в голову до потери сознания. А что получу за это миллион долларов или, как бескорыстный любитель, лишь ГАЗ-24, сути не меняет.
— Переходите к случаю с Варданяном, — напомнил человек в штатском, ничем не показавший удивления, что за один чемпионат зарабатываю ультрадефицитный лимузин ценой как зарплата офицера КГБ за несколько лет.
— У парня была невероятно стойкая к ударам голова. Он не получал нокаут или хотя бы нокдаун, получив акцентированный хук в челюсть. Пользовался этим, оскорблял соперников до боя, разжигал в них ярость, вытаскивал на обмен ударами с полным снятием защиты. И разил наповал. Меня тоже потряс, хоть и не сильно. За шестьдесят с чем-то боёв он получил колоссальное количество микротравм сосудов мозга. Конечно, молодой, восстанавливался, но чудес не бывает: шов или рубец всегда более хрупок, чем неповреждённая ткань. Вот и лопнул сосуд. Медики в Донецке ахнули, вскрыв ему череп. Им не приходилось резать профессиональных боксёров, там каждый второй такой, не всякий доживает до шестидесяти.
— Но кому это надо было? У нас же любительский бокс! Хоть умри, миллионов не заработать, — пожал погонными плечами подполковник.
— Именно. У нас. В корень смотрите. Я уверен на сто десять процентов, группа армян в комплекте с Варданяном осталась бы на Западе во время заграничного турнира. Его готовили целенаправленно: устраивать грязное шоу до боя, унижать противника, затевать театральный махач на ринге, лупить по затылку, по почкам, открытой перчаткой, бить головой. Из мерзавца делали конченного мерзавца. А я разрушил им многолетнюю комбинацию, все надежды на сладкую жизнь в буржуйском раю… Абыдна, да?
— Но почему ударили так странно — в прыжке и в лоб?
— Стыдно признаться… Тренер просил не ломать ему челюсть как Стивенсону. А без прыжка мне не хватило роста на прямой по лобешнику.
На подполковничьем лице мелькнула тень усмешки, второй остался невозмутим.
— А сами никогда не рассматривали возможность остаться на Западе?
Ого! Вот так, без перехода.
— Естественно, но только по контракту между Госкомспортом и кем-то из промоутеров. Максимум — на несколько месяцев. Деньги не помешают и стране, и мне.
— А сами?
— Предлагаете стать невозвращенцем? Разрешите отклонить это предложение, даже в теоретически-умозрительном ключе.
— Но вам предлагали…
— Как ни странно, слышал только намёки. Без обиняков агитировал только сенатор Вэнс после нашумевшего полёта в Лондон, дал визитку, сказал: звони, помогу устроиться в США, будешь в шоколаде. Не знаю, это вербовка или он от души хотел как лучше.
Подполковник обернулся к гражданскому, тот кивнул. Очевидно, согласился на нечто заранее оговоренное и мне пока неизвестное.
— Валерий Евгеньевич! В связи с донецким скандалом вам стоит на время покинуть большой спорт. Но вашими талантами, включая подвиг в Афганистане и освобождение захваченного авиалайнера, а также с учётом моральной стойкости, знания английского языка и отличной физической формы заинтересовалось Первое главное управление. Вы согласны продолжить службу Родине, выполняя ответственные задания за её пределами?
Шок. Агент КГБ 007 — Матюшевич, Валерик Матюшевич.
— Куда Родина в вашем лице пошлёт, туда и пойду, воскликнув «Служу Советскому Союзу», товарищ подполковник. Смущает лишь моя известность. Олимпийский чемпион, чемпион Европы, многократный победитель международных турниров. Нет в мире спортивной газеты без моих фото, да и внешность приметная.
— Мы учли все изложенные вами обстоятельства, — отбил мяч человек в штатском. — В разведке далеко не всегда нужна полная скрытность. Зачастую действуем от противного, задание получает публичная личность, на которую не падёт подозрение в сотрудничестве со спецслужбами.
— Не падёт подозрение⁈ Да любой иностранный спортжурналист знает, что я — офицер погранвойск, а, значит, офицер КГБ.
— В чём проблема? Шумно и с позором выгоним вас. И без помех начнёте подготовку к заданию. Не волнуйтесь, выслуга лет и присвоение очередных званий сохранятся.
— То есть стать Штирлицем… — а ведь это шикарный шанс, вдруг прострелило в голове, «Вышний» точно не узнает о моих похождениях, они скрыты туманом конспирации, в интернете о них не будет следов, зато я вновь допущен к выездам за рубеж, предстоит только отработать — как переправить Вику с Машей в выгодное для меня время, о чём озабочусь позже. — Когда и где начинать?
— Не спешите, капитан, — успокоил седой, наконец, представившись. — Соколов Юрий Иванович. Заместитель начальника Первого главка. Оформляйте перевод в Отдельный учебный центр КГБ СССР в Балашихе. Свяжитесь с Эвальдом Григорьевичем, теперь он ваш новый непосредственный начальник. Решите бытовые вопросы. У вас семья, ребёнок?
— Так точно! В Минске создал им максимально комфортные условия — дом у озера, все удобства, жена учится в институте.
— То есть вы не желаете переезжать в Московскую область? — он практически не изменил тональности голоса и выражения лица, но крайнее неодобрение пёрло из всех щелей.
— Никак нет! Служу, где прикажут. Я перевезу семью в Балашиху. Или испрошу разрешения навещать — не в ущерб интересам службы.
— Молодец! Видел некоторых и в «Динамо», и в СКА, получили офицерские погоны и прибавку к окладу. Но офицерами себя не чувствовали, всего лишь спортсменами. Повесят перчатки на гвоздик — можно снимать погоны. Надеюсь, ты из другого теста, — он совсем смягчился, даже руку протянул на прощание. — Я тоже из Минска. Мы — парни крепкие, надёжные.