— Ваню везти на самолёте… Он такой маленький!
— Я заметил. Но «волгу» ты продала, на поезде долго. В Москву — к знакомым в Балашиху?
— Нет…
Лёд тронулся. Она не отрицала наотрез, перебирала варианты. Моя танковая дивизия продолжила наступление.
— Тогда погнали в Ленинград. Скоро белые ночи. Видела развод мостов?
— А сам-то видел? Хотя… Чем можно удивить человека, облетавшего полмира?
— Так и тебе предлагаю то же самое. Раньше — в качестве любимой супруги. Теперь, увы, только мамы моих детей.
— Бесплатной гувернантки…
— Ты наглеешь. На тебя я потратил и не отказываюсь потратить много больше, чем стоит самая дорогая няня в США.
И вот тут она показала свой меркантильный характер во всей красе.
— Ты собрался строить дворец бокса за миллионы долларов? Но треть твоих доходов — мои по закону!
Я ждал чего-то подобного. И всё равно словно стакан ледяной воды за шиворот. Но женщину надо воспринимать такой, какая она есть. Не приписывать ей добродетелей выдуманных, её натуре несвойственных.
— Ты получаешь не треть, а сто процентов моих доходов в СССР. Что же касается доходов в США, всё предельно просто. Или соглашаешься на контракт с вполне щедрыми условиями, или подавай в суд.
Я на секунду представил пухлую тётку лет пятидесяти с большой бородавкой на носу, так Рапопорт описал судебного исполнителя Минского районного нарсуда, её территория как раз охватывает посёлок Ждановичи. Прикинул, вот эта тётка приезжает в Калифорнию, не зная по-английски даже «ез ыт ыз», и там, потрясая белорусским исполнительным листом, пытается что-то с меня взыскать. Сюжет можно продать Голливуду, у них всегда дефицит комедийных сценариев.
Не знаю, что надумала себе Вика, но шантажировать в духе «отдай мне треть» больше не стала. Молчала минуты три, я уже чувствовал дремоту и специально держал глаза широко открытыми, чтоб не уснуть и не захрапеть.
— Валер… На Ленинград я согласна. Ночь в поезде — Ваня выдержит. Про остальное подумаю.
Теплее. Важно, чтобы уехали до того, как ненаглядного Гошу выпустят из обезьянника. Толстый импотент имеет какую-то гипнотическую власть над Викой. А может, всё дело в другом, она упивается властью и влиянием, мной не особо покомандуешь. То есть в поезд желательно сесть не позднее двадцатого апреля.
Снова ладошка на моём плече. Дыхание на щеке.
— Валер… Ты как уехал летом восемьдесят четвёртого, я ни разу не была с мужчиной.
— Как и я с женщиной. Тебя что-то удивляет?
— Мужчины не столь щепетильны…
— Я — женат. Хоть последние полтора года — чисто формально.
— Так и я — замужем.
Больше не размениваясь на слова, она скользнула мне под одеяло, навалилась сверху, начала целовать.
Начала… А чем кончилось? Я с удовольствием совокупился со стройной, привлекательной и сексуальной женщиной. Но ничуть не любимой. Примерно так же, как спал в своё время с учительницей английского, из одной только похоти, никаких возвышенных чувств. Иван, прочувствовав патетику момента, тихо лежал в кроватке и не прерывал процесс детским плачем.
Разрядившись, я откинулся на спину. К удовлетворению примешалось лёгкое разочарование. Знал же, в ту же реку невозможно войти снова, если она пересохла.
Вместо семейных отношений я получил их некий суррогат. Да, очень многие пары живут без любви, не удивлюсь, если не большинство, пусть не было таких трещин как у нас, всё тихо-гладко, чувства со временем ослабли, но оба притерпелись, общие дети, крыша над головой, совместное хозяйство, привычка, безыскусный секс раз в неделю, потом раз месяц, в квартал, в полгода… И так до старости.
Мой возраст давно перевалил за две тысячи лет, но всё до рождения в Минске словно заархивировано и отправлено в облачное хранилище. То есть не стёрто и никуда не делось, но обычно не влияет на текущее. Я — Валера Матюшевич шестьдесят первого года рождения, и что меня отличает от других землян, так это некоторое послезнание, частично утраченное из-за топтания бабочек. Да ещё мерзкое задание грёбаного «Вышнего», в части продвижения на профринге выполняемое на все сто. Он уже много месяцев не появлялся. Значит, паразит вполне доволен. В отличие от меня.
В суде мы единогласно заявили об отложении слушания, судья немедленно выписала три месяца на примирение, понятые (пардон, народные заседатели) не скрывали разочарования, явно надеялись на шоу.