Александр Николаевич разбивал мальчиков и девочек на группы по полу и возрасту, после разминки мы по очереди делали подходы. Что мне не нравилось в гимнастике — слишком долго ждать свою очередь, это же не категория мастеров, где с каждым при подготовке к Союзу, Европе или миру занимается целая группа, для них выделяется персональное время в зале.
В вольных упражнениях, моих любимых, потому что развивается акробатическое владение телом, тренер предложил каждому показать, на что он способен. Я выполнил начало знаменитой комбинации Минелли — переворот вперёд, сальто вперёд, рондат, фляк и пируэт назад.
Александр Николаевич оставил других без присмотра, меня оттащил в сторону.
— Валера! Ты сколько гимнастикой занимаешься?
— С конца шестьдесят восьмого.
— Где?
— В институте физкультуры в Минске. У Зинаиды Павловны Кошкиной.
Он присвистнул.
— Даже не знаю, что сказать… Тебе повезло с ней или ей с тобой? В общем, если ты не выиграешь межлагерные в категории до десяти лет, я очень сильно удивлюсь. Будем ставить тебе программу персонально!
Шансы у меня были только в вольных. Снаряды я не любил и боялся, что на турнике, брусьях и кольцах перекачаю руки, заполучу медлительность движений. Хоть и случаются медленные чемпионы в боксе, давящие соперников силой, но с моим ростом выше первого среднего не подняться. А там сплошь скоростные.
В целом, если честно, в лагере нравилось. Я качал физуху, не размениваясь на дурацкие задания для младшешкольников, был свободен от маминых «Валерочка, одень панамку и не стой на солнце», «не пей холодную воду — простудишься», хоть я ни разу за девять лет не болел ничем, даже недомоганий не испытывал. В обществе пацанов и девчонок лет тринадцати-пятнадцати не приходилось напрягаться, изображая маленького ребёнка с ущербным разумом. Наконец, меня никто не пытался обидеть или задеть, вынуждая на ответные, мне самому неприятные меры.
В итоге жизненные трудности я себе создал сам — где-то через неделю.
В воскресенье накануне были танцы, слово «дискотека» пока не вошло в обиход. Само собой, мои сверстницы позволяли дотронуться до себя лишь вытянутыми руками, довольно смешно, танцы-обжиманцы начинались лет с тринадцати-четырнадцати, порождая конфликты, ревность и попытки сведения счётов. В лагере нашлась юная секс-бомба Галочка соответствующего возраста, чем-то неуловимо похожая на российскую звезду Кабаеву, но с вытянутым лицом и ещё не вполне оформившейся фигурой. Она была из Гродно, то есть настоящая «пани», в собственном понимании, хоть, на самом деле, её имя надо было начинать с «г» в белорусском или сельском произношении как среднее между «Галя» и «Халя». Благодаря художественной гимнастике развила грацию, а на танцплощадке включала такую сексуальность движений, что ей явно не хватало шеста. Естественно, от окружавших её юнцов пубертатного периода дух тестостерона валил с такой силой, что впору вешать топор.
В моём девятилетнем теле гормоны пока не проснулись, я не пачкал простыни по ночам и вообще спокойно ждал времени, когда развернусь во всю ширь своего некрупного организма.
После танцев Игнат проследил, чтоб мальки улеглись в постель, строго сказал:
— Сегодня — никаких шляний после отбоя! Долботрахи из старшаков будут выяснять отношения из-за смазливой шлюшки. Попадётесь под руку — угодите под раздачу. Потом ещё от меня отгребёте по шее.
На утренней тренировке в понедельник я отработал вольные, заслужив всего пару мелких замечаний от Александра Николаевича, и получил свободные пятнадцать-двадцать минут ожидания, пока вся наша группа оттрубит на ковре и двинет на брусья. Не теряя времени, потрусил лёгким бегом по тропинке под соснами на соседнюю поляну к единоборцам.
Разборы полётов там шли полным ходом. Не удивлюсь, если к тренировке даже не приступили. Боксёров сдерживали их тренеры, известнейшие Ботвинник и Коган, обоих множество раз видел в институте физкультуры и на фото в папином «Советском Спорте». Борцы, подпрыгивавшие от нетерпения, были одеты в куртку и трусы, то есть самбисты. Вольники и классики стояли чуть дальше и ухмылялись. Что характерно, у одного из самбистов красовался сочный фингал, наполовину закрывший глаз. Но по тому как он лыбился, коню понятно, парень вовсе не чувствовал себя побеждённым, вероятно, накостылял оппоненту куда больше. Именно в направлении этого забияки рвался рослый чернявый еврей Моисей, по комплекции кандидат во взрослые полутяжи, если не больше. Он размахивал руками в перчатках и орал: