Она, наверно, вспомнила разбитую кулаком разделочную доску, представив, что будет с лбом её супруга.
— Всё равно… Он — твой папа! Он тебя содержит, любит, заботится. Извинись перед ним!
— Мама, ты затеяла скандал. Из-за твоего «никакого бокса!» всё началось. Тебе и объясняться с ним. А что до «содержит», записывайте расходы. Считайте, что дали мне кредит. С первого заграничного турнира возмещу, мы будем в расчёте и не в претензии друг к другу.
Я прошёл в прихожую, позвонил бабушке и обрисовал ситуацию. Попросился пожить несколько дней, пока решу с интернатом. Та ничего не пообещала, сказала передать трубку маме. Их разговор слушать не стал, вернувшись к себе.
Колотило. Смертные грешники, песчинка на моём пути, к которым попал в зависимость, всего лишь производители контейнера для недолгого пребывания демонической души, они понятия не имеют о моей задаче — утолить чаяния чрезвычайно могучего инопланетного существа, не исключаю — опасного для всей человеческой расы, и нейтрализовать его пока ещё непонятным мне образом. И вся эта сверхзадача натыкается на мелочные амбиции двух профессиональных демагогов. Мама, да скажем откровенно, не моя, а только моего временного тела, сгорает от того, что годами не получается настоять на глупом капризе — отлучить сына от спорта. Отец тела, как ни задирает нос «профессорством», в глубине сознания прекрасно отдаёт себе отчёт, что занимается полной хернёй, а не наукой, в отличие от ядерщика Шушкевича, с трудом выхлопотавшего двушку. И что физическая форма недопрофессора из-за нездорового образа жизни, скорее — просто от лени заняться собой, близка к инвалидности, тоже очевидно. Но одно дело, когда неприглядности прикрыты ширмочкой благопристойности и некоторой респектабельности, в квартире стоит мебель из Чехословакии и ГДР, книжные полки ломятся от собраний сочинений классиков, пусть ни разу не читанные, зато дефицитные, в холодильнике деликатесы, костюмчик пошит на заказ, а мамины платья куплены через директора торга, в свою очередь снабжаемого продуктами через дедушку. И совершенно другое услышать в лицо, хорошо — в затылок, так как лицо, залитое гипертонической краснотой, находилось ниже колен и любовалось паркетом, в общем, узнать, что ты — ничтожество. Тем более когда это — правда.
В прошлых жизнях я пытал людей, убивал людей. Иногда спасал людей. Но не испытывал по отношению к ним высокомерия. Гордыня — ещё какой грех. Каждый обладает набором достоинств и отрицательных черт, несёт багаж добрых дел и сотворённых мерзостей, вторых всегда больше. Человек ценен собой лишь потому, что он — человек. Пусть смертный, короткоживущий и в абсолютном большинстве случаев обречённый на муки в загробной зоне.
Как мог успокоился, отложил дочитанного Олдриджа и взялся за Конан Дойла. Все знают «Записки о Шерлоке Холмсе», но сам писатель не считал их главной книгой жизни, он оставил много других, достаточно любопытных. За закрытой дверью в остальной части квартиры что-то происходило, шаркали шаги, звучали голоса.
Старался отрешиться. Конан Дойл не помог. Отложив книгу, сел в лотос начал медитацию. Восстановление после боя и накопление «пли» к следующему никто за меня не сделает.
Дверь открылась ударом.
— Ты!!! Гадёныш!
Миротворческая миссия мамы тела потерпела неудачу, если вообще имела место. Не исключаю, что, переговорив со своей мамой, снова начала маневры по моему отлучению от спорта. Подтолкнуть Евгения, униженного и злого, проще простого. Правда, он — неуправляемая ракета, после запуска несётся, влекомый собственными эмоциями как реактивной тягой, и не даст корректировать курс до взрыва.
Прервав медитацию и сжав зубы, чтоб не предложить ему вывернуть вторую руку, я расцепил ноги и молчал.
— Чтоб в моём доме… Не потерплю!
— При чём тут — твой дом? В ордер вписаны я и твоя супруга с равными правами на жилплощаль. Давай разменяемся, живи сам. Нам хватит однокомнатной, но в центре, а не на этой Камчатке.
Он не ожидал такого поворота, кинулся ко мне и замер буквально в полуметре, нависая над сидячим.
— Ты выгоняешь меня из моего собственного дома? Так убирайся сам!
— С радостью. Завтра же начну хлопоты об интернате. Туда будешь присылать алименты.
— Какие… — он матюгнулся. — С какой стати? Какие алименты⁈
Я не очень хорошо знал законы СССР и в определённой степени импровизировал, уверенный, что Евгений вообще мало в чём ориентируется за пределами научного коммунизма.
— Конституция велит родителям содержать детей. Если я перейду под опеку государства, получишь счёт. Мама — тоже. Четверть зарплаты каждого. Счёт придёт в партком БГУ. А пока освободи мою комнату.