В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и крик возвестили, что приемчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок. Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.
Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня второй раз.
— Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? — прошипел он в ядовитом оскале.
На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно шарили по земле в поисках камня.
Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие. Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:
— Спокойной ночи, фраерок!
Хрясь! — обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь сон слышал, как завопила какая-то тетка:
— Убили! Милиция! Убили!
Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное, уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая глаз, я пытался сообразить — почему не прозвенел будильник? Судя по громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно белый день на дворе.
Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел задорный детский голосок:
— Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!
И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.
— Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! — отчитывал кого-то сварливый женский голос.
Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком. Кроме моей кровати здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки в бока, стоит наливная тетка в белом халате с «гнездом вороны» на голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить. Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове. Напоминает кудрявого льва или Пугачеву. Не пойму, кого больше.
— Очнулся? — она приблизилась ко мне и потрогала лоб, затем повернулась в сторону выхода и крикнула. — Виктор Петрович! Студентик очнулся.
В палату зашел врач. Седые, давно нестриженные волосы выбивались из-под примятого белого колпака. На грудном вырезе халата проглядывали пиджак, рубашка и галстук. Как ему не жарко летом в тридцати одежках?
Виктор Петрович поправил круглые очки и присел рядом на табурет. Щупал, слушал и что-то еще делал с моим ослабленным тельцем.
— Ну что, герой? — улыбнулся не по годам белозубой улыбкой врач. — Как себя чувствуешь?
— Как в морге, — ответил я. — Но только жрать хочется.
— Шутишь! Это хорошо. Значит, недельки три еще, минимум, протянешь.
— Как недельки три? — встрепенулся я. — А потом что?
— А потом выпишу тебя.
Я с облегчением выдохнул. А старик тоже умел прикалываться.
— Ты сейчас находишься в отделении хирургии городской больницы. Ранение у тебя проникающее колото-резанное в брюшную полость, неглубокое, и органы не задеты, — продолжал врач. — Операцию я провел, все заштопал. Крови ты потерял чуть лишнего, но организм молодой и здоровый. Заживет все, как на бездомном псе. Считай, будто мы тебе аппендикс вырезали. Почти то же самое. Прописываю покой, обильное питье и капельницы с антибиотиками, витаминчики в уколах. Вот все твои потребности в ближайшие несколько недель.
Я попробовал встать.
— Тише, — подскочила ко мне пухлобокая медсестра и попыталась всучить утку. — Сможешь сам или помочь?
— Все нормально… — процедил я, борясь с болью. — Я до туалета сам дойду. Типа аппендицит же всего лишь вырезали.
Но в этом я немного ошибся, боль не дала мне сделать и шагу. Пришлось воспользоваться услугами тетки со сварливым голосом. Ей, конечно, не привыкать управляться с уткой. А у меня чуть травма детства не приключилась. Все-таки я привык делать такие дела в одиночку и без тесного контакта с другими людьми.