на меня, чтобы я познакомилась с ними, и я понимаю, что его будет разрывать пополам, оставив его
жизнь позади. Они занимают большую часть его. По началу я думала, что ему названивают какие–то
случайные женщины, но вскоре поняла, что у него есть стайка любопытных сестер. Просто глупо для
меня даже думать, что он всех их оставит. Насколько я понимаю, он может попытаться помешать
моему побегу, утащив меня в участок. Нет, он не станет этого делать, но может попытаться вынудить
меня остаться, попросить бороться. Здесь не с чем бороться. Я убила собственного отца и сейчас
впервые ощущаю щепотку сожаления насчет этого. Не потому, что мне горько от того, что я сделала,
а из–за того, чего мне это стоит.
Я слышу, как он приближается по коридору, и пытаюсь сдерживать свое лицо.
– Детка, мне нужно уйти, – говорит он, притягивая меня в свои объятия. – Ты поедешь на полигон?
– Мда, они заканчивают с ремонтом всех повреждений, которые были нанесены стене за сегодня. Я
буду счастлива, когда весь этот бардак закончится, – отвечаю я, наполовину желая, чтобы он дал мне
хоть что–то. Я знаю, что он работает над делом. Он уже освободил наш клуб от причастности к
убийству, где обнаружили мое оружие, но пистолет, которым я убила, все еще не найден.
– Я рад, что ты привела в порядок свой полигон. Я знаю, как много он значит для тебя.
– Ты значишь больше, – позволяю своим эмоциям взять надо мной. Наверное, это последний раз,
когда я вижу его.
– Это так? – улыбка играет на его губах.
– Ага, – отвечаю я, стягивая свои жетоны с шеи.
Склонившись вниз, он позволяет мне опустить их через свою голову, роняя на его обнаженную грудь.
– Должен сказать, детка, что на мне они смотрятся лучше, – из меня вырывается отрывистый смех,
оставляя за собой жжение. Кто ж знал, что смех может оставлять за собой ощущение вырванного
сердца? Но думаю, когда ты понимаешь, что это последний раз с тем, кого ты любишь, он отдает
горечью.
Не могу сдержаться и улыбаюсь на его самодовольное выражение лица. Это одна из причин, почему я
люблю его, и так же частично, почему я отдала ему свои жетоны, даже если меня не будет рядом,
чтобы видеть, как он носит их. Ему никогда не было стыдно, когда дело касалось меня, его не заботит,
когда люди отпускают шуточки насчет него из–за того, что он сидит за мной на байке, или что я
стреляю лучше него. Он всегда такой самодовольный, что я принадлежу ему, что становится очевидно
– он в выигрыше. Черт возьми, он может и не захочет носить их, когда закончится этот день, но они
по–прежнему для него. Даже если бы я никогда не отдала ему их, они бы все равно принадлежали
ему, и я хочу, чтобы у него осталось хоть что–то от меня.
– Действительно, – соглашаюсь я, наклоняюсь, чтобы поцеловать их. Они у меня так давно, что
сейчас странно больше не ощущать и на своей шее.
– Увидимся вечером. Я привезу ужин и немного своего барахла. Хреново ездить туда–сюда.
– Точно, – соглашаюсь я, понимая, что меня не будет здесь, когда он вернется.
– Ты действительно не против? Понимаю, что мой дом немного больше, но твой ближе к клубу.
Это еще больше разбивает мое сердце – разговоры об этом. Планирование жизни, которой у меня не
может быть с ним.
– Идеально, но я не стану тебе помогать.
– Как насчет того, что я все перевезу сам, а когда закончу, ты сделаешь все сама в спальне?
– По рукам, – отвечаю я, желая, чтобы он, и правда, собирался ко мне.
– Увидимся вечером, отправь побольше тех грязных фоток, чтобы помочь мне пережить этот день, –
он хватает меня за задницу и крадет еще один быстрый поцелуй.
– Это ты этим занимаешься.
– О, так может тебе стоит поработать над этим.
– Ни за что.
– Ты же знаешь, что происходит, когда ты отказываешь мне, детка.
Вспышки того, как он привязывает меня к изголовью и вынуждает умолять его сделать снимки,
проносятся в моей голове.
– Я подумаю.
– Можешь думать об этом, когда будешь держать один из своих пистолетов? Потому что твой
обнаженный образ вместе с одним из них, наверняка, поможет мне продержаться больше года.
– Винсент.
– Ты права. Я не хочу, чтобы ты раздевалась на полигоне без меня. Я сам сделаю парочку сегодня.
– Ты можешь просто поцеловать меня и сказать, что любишь?
И до того как соображаю, я оказываюсь в его руках, а мои ноги закинуты на его талию.
– Ты никогда не должна просить этого. Я люблю тебя, Макензи, – его губы опускаются на мои. Я