— Мамуля! — крикнул он, не вставая из-за стола. — Ты далеко, мамуля? Поди-ка сюда.
Жена появилась в сенях почти сразу же, как будто ожидала за дверью, когда ее позовут. В руках у нее был широкий эмалированный таз, почти доверху наполненный синим, так называемым виноградным крыжовником. «Мамуля» была в ситцевом сарафане, коротковатом, с открытыми плечами, загорелые руки ее до локтей были покрыты множеством мелких белых царапин, босые ноги тоже исцарапаны, как у девчонки.
— Вот, собрала с двух кустов, — сказала она и, поставив таз с крыжовником на пол, остановилась у дверей в ожидании.
— Отлично, — ответил Иван Федотович. — А у меня, похоже, проклюнулось.
Он вопросительно посмотрел на «мамулю», как если бы ждал от нее подтверждения. Но «мамуля» его разочаровала.
— Не ошибаешься? — спросила она почти без всякой интонации.
— Не знаю, послушай, — недовольно проговорил Иван Федотович. — Для того и позвал.
«Мамуля» присела на краешек стула и по-деревенски опустила руки между колен. Иван Федотович пристально на нее посмотрел.
— Может быть, ты торопишься? — спросил он, уже досадуя.
— Ну что ты, — так же ровно ответила она и, коротко вздохнув, поправила выбившуюся из-под косынки прядку волос. Когда бы не эта седая прядка да не поблекшее, хотя и загорелое, лицо, можно было бы предположить, что ей нет тридцати. Впрочем, фигура ее была по-бабьи тяжеловата, и светлые глаза смотрели немолодо. «Мамуля» была намного крупнее Ивана Федотовича, рядом с нею он выглядел пожилым подростком, едва видневшимся из-за стола.
Пожав плечами, Иван Федотович взял листок и, держа его прямо, как зеркало, перед собой, начал читать. Читал он тонким звучным голосом, отчего-то укоризненно. По мере чтения лицо его все более омрачалось. Последнюю «диктовочную» строку он пробежал нехотя, скороговоркой и покраснел.
— Что скажешь? — спросил он после паузы, не глядя на «мамулю».
— Опять белый стих, — сказала она.
— Очень тонкое замечание, — нетерпеливо проговорил Иван Федотович, — но меня интересует другое.
— Другое, — повторила «мамуля» и снова вздохнула. — Холодновато, тебе не кажется?
— Я ВСЕГДА пишу холодновато, — отчетливо произнес Иван Федотович и, отложив листок в сторону, посмотрел на нее в упор. — Пора бы к этому привыкнуть.
— А в общем, заявка на тему, — сказала «мамуля», не обращая внимания на его раздражение. — И довольно серьезная.
— «Заявка на тему», — желчно проговорил Иван Федотович. — Мамуля, ты растешь на глазах. Лексикон у тебя стал прямо-таки профессиональный.
— Ох, Ваня, — сказала «мамуля» и поднялась. — Ты сам-то понимаешь, чего ты от меня хочешь? Мне трудно с тобой разговаривать, извини.
— Нет, это ты меня извини, — возразил Иван Федотович. — Задерживать тебя больше не смею.
Он был обижен и раздосадован. Тонкие губы его задрожали, веки набрякли. Он часто захлопал белесыми ресницами и отвернулся.
— Эх ты, страдалец! — ласково сказала «мамуля» и, подойдя, погладила его по голове. — Пошли лучше чаю попьем.
Иван Федотович поспешно закрыл глаза и прислонился головой к ее животу.
— Леля, Леля, — проговорил он жалобно, — если бы ты знала, Леля, как мне тяжело… Если бы ты попыталась войти в мое положение!
— Да я из него и не выходила, — ответила она, бережно укладывая пряди его волос. — И что за положение такое особенное? Посмотри на себя проще, и сразу дело пойдет.
— Пойдет, ты считаешь? — спросил он упавшим голосом.
— Пойдет непременно, — ответила она. — А если и не пойдет, переживем как-нибудь.
Иван Федотович отстранился и некоторое время сидел неподвижно, глядя на рассыпанные по столу веером белые листы.
— Ну ладно, мамуля, — сказал он наконец. — Утешила ты меня, а теперь ступай.
«Мамуля» усмехнулась и, проведя рукой по его худому веснушчатому плечу, отошла от стола.
— Что у тебя с руками? — спросил Иван Федотович.
— Ай, крыжовник, — не оборачиваясь, ответила она и вышла на крыльцо.
Иван Федотович сосредоточенно проследил, как она спускается, легко ступая босыми ногами по мокрым ступенькам, потом положил обе руки ладонями вниз на стол и с горечью произнес:
— Переживем, разумеется.
Но это была беззлобная, так сказать, продуктивная горечь.
Леля задумчиво сошла с крыльца, ногой отстранила кошку, которая подбежала к ней приласкаться, и остановилась, забыв, куда ей надо идти. На улице было ветрено и прохладно, только что отсеялся случайный дождик, в ярком небе двигались белые клочковатые облака, и зеленые холмы за рекой то светлели от солнца, то гасли.