– Мужчины с длинными волосами выглядят неопрятно, – дразнила она Салима, пропуская между пальцев секущиеся концы его кудряшек. – Сделай себе короткую стрижку. Я удивлена, что Алтаф-бхай до сих пор не велел тебе постричься.
В первый раз Салиму захотелось отругать ее за столь легкомысленные слова о бхайе – его недопонятом пророке, который отчаянно пытался заботиться о благополучии утратившей иллюзии диаспоры мухаджиров[8]. Небрежный цинизм жены остро напоминал ему, как мало она знает о его трудностях и мотивациях. Стоило ей копнуть глубже, и Салим рассказал бы ей больше о правом деле, которое часто заставляет его быть вдали от дома, объяснил бы, что за этим стоят десятилетия репрессий.
Рассказал бы о старшем брате, которого элита синдхов презрительно называла хиндустани, когда он учился в синдхском университете, потому что их семья переехала в Пакистан с севера Индии, когда произошел Раздел[9]. Салим упомянул бы, как его брат боролся за сохранение своей национальной идентичности, отказываясь сдавать экзамены на синдхском языке вместо урду. Если бы Назия задавала вопросы, она бы узнала о первых днях Салима в университете Карачи, когда он присоединился к Всепакистанской организации студентов-мухаджиров и поклялся защищать других мухаджиров от эксплуатации. Она бы узнала, как другие студенты дразнили его, когда он собирал пожертвования на дело организации. С самого начала было столько всего, чего Назия не знала и даже не пыталась узнать о Салиме.
Когда замечания, сопровождаемые лукавым смехом, участились, Салим понял, что они не несут в себе дурных намерений. Иногда он в ответ на ее шутки изображал яростное негодование, и тогда они дружно хихикали, как дети. В конце концов, легкие, но настойчивые комментарии Назии убедили Салима, и он согласился на компромисс: подвязал свои непокорные пряди одной из резинок жены. Но это было задолго до того, как их счастливый брак затмило печалью. Теперь же, когда его преданность ДМК осталась в прошлом, а Назия умерла, все было по-другому.
Они с Назией не были вместе уже много лет, поэтому Салим не считал нужным подстраиваться под ее стандарты приличия. И все же, заходя в салон Наурин, он никак не мог отделаться от ощущения, что, если бы Назия была жива и все еще любила его, ей бы не слишком понравились его волосы, растущие теперь, будто пучки травы на нестриженом газоне. Конечно, шутки про Алтаф-бхайя были бы уже не актуальны, ведь ДМК больше не имели власти в Карачи, но Назия бы наверняка придумала, как получше обругать его за неряшливые пряди, спадающие вдоль шеи.
– Здравствуйте, – сказал он, заходя в салон.
– Вы посмотрите-ка, бывший муженек явился! – съязвила Парвин, отчаянно пытаясь не выказать, что на самом деле рада его видеть. – Я удивлена, что ты пришел.
– Не груби, Пино. – Наурин поднялась с места, чтобы приветствовать гостя. – Добро пожаловать, Салим-бхай. Спасибо, что приехал. Надеюсь, легко нас нашел.
«Наурин ни капли не изменилась, – подумал Салим. – Все такая же радушная, как и в тот день, когда я женился на ее сестре».
Он крепко обнял Наурин.
– Я здесь не был с девяностых. К тому моменту, как я доехал до Гхани Санс, я забыл, на какой стороне бульвара Сансет стоит твой дом.
– Навещал бы нас почаще, тогда бы не заблудился, – вставила Сабин.
Салим обернулся к дочери, глаза его сверкали восторгом.
– Сабин… – произнес он с сердцем, колотящимся, как в лихорадке. – Это ты? Последний раз я видел тебя еще совсем малышкой. А тебе уже двадцать семь в сентябре, верно?
– Октябре.
– Конечно! – мягко хлопнул он себя по лбу. – Я имел в виду…
– Ничего, – перебила его девушка. – Я и не ждала, что ты помнишь, когда у меня день рождения.
– Не говори так, Сабин. Ты моя дочь, и я люблю тебя. Кроме того, тот год, когда ты родилась, был для меня очень сложным.
– Мне от этого должно стать легче? Хочешь сказать, это все оправдывает? – фыркнула она.
Парвин поднялась с дивана и встала за ее плечом. Правда, непонятно, для чего: чтобы не дать девушке броситься на отца или защитить ее от него.
Ощутив нарастающее напряжение, Наурин попыталась отвлечь гостей от скандала, испугавшись, что вечер будет испорчен.
– Сорайя, неси уже чай! – позвала она, не сводя глаз с помрачневшего лица Салима.
Долли, смущенная и заинтересованная, села прямее и скосилась на Сабин, ее отца и женщину, которая его когда-то любила, нетерпеливо ожидая, что же они сделают дальше. Долли, конечно, слышала о конфликте между Назией и Парвин, жертвами в котором пали многие, но не наблюдала его воочию. Теперь, когда драма разворачивалась прямо у нее на глазах, она не могла устоять перед искушением полюбопытствовать.
8