— Так ты всё подстроил, что ли?
— Нет. Я, конечно, далеко не дурак, но и не гений интриги, — снова скривился инспектор. — Просто умею пользоваться шансом.
Тишина, повисшая в кабинете, была почти вещественной: тяжёлой и плотной, давящей на плечи, заставляющей воздух густеть, мешающей дышать.
— А я? — всё-таки спросила Кира — Тейлор был уверен, что не спросит. Ошибался. — Я тебе на что шанс давала?
— Бросить это всё к чёртовой матери, — негромко, но и не так чтобы адвокат не расслышала, сказал, хотя стоило совсем промолчать. Просто иногда желание ответить пересиливает доводы разума, логику и все интересы разом. — Но как раз этим шансом я не воспользовался.
— Жалеешь?
Слава богу, грянувший от входной двери звонок позволил промолчать. И инспектор этому был искренне рад. Потому что откровенность хороша границами, за которые выходить не стоит.
***
С тем, что Ревиса необходимо спрятать, согласились все, кроме ведьмака, но его возражения никого особенно не трогали. В вопросе, нужно ли прятаться ещё и дамам, голоса разделились поровну: Кира с Мирой были категорически против, но пришлось уступить перед грубой мужской логикой. В смысле, девы не сумели внятно ответить на вопрос инквизитора: «А что вы будете делать, если Нардброк вас в качестве заложниц пожелает использовать?». Поэтому оставалось только смириться.
Знай Кира, куда их Тейлор приведёт, проявила бы больше настойчивости.
В таких местах Рейсон бывать ещё не доводилось, да она даже и представить не могла, что подобные существуют. Убожество лачуг, тянувшихся двумя неровными, будто пьяно шатающимися рядами, не сумела скрыть даже милосердная ночь. Вместо дороги — колея с жидкой грязью по щиколотку, так и норовящая стащить ботинок. Ни огонька кругом, только где-то у горизонта, за странно мохнатыми крышами висел нищий серпик луны. И абсолютно не правдоподобная тишина, даже собака не тявкнула ни разу, будто и не город вокруг, а погост.
— Чем это так пахнет? — шёпотом спросила Мира.
Ведьмочка вполне могла позволить себе уделить внимание и запахам и видам. Ей-то не приходилось выдирать казавшиеся пудовыми ноги из склизкой глины и волочить за собой насквозь промокший подол. Ревис, как настоящий мужчина, нёс адвокатскую помощницу на руках. Кире такой любезности никто оказывать не собирался.
— Это река, — ответил инспектор, — тут недалеко пирсы и до залива рукой подать. А мы пришли.
Тейлор обошёл ведьмака, звякнул металлом и открыл калитку — крепкую, добротную, подстать забору, который был нечета соседским. А вот лачуга, за ним скрывающаяся, ничем от других не отличалась: низенькая, кривобокая, будто врастающая в землю, с низко нахлобученной крышей.
Надежды на то, что внутри дом окажется лучше, рассыпались прахом, стоило порог переступить: в комнате, где Тейлор предложил «располагаться» остро пахло плесенью и ещё чем-то смутно знакомым, неприятным. К серо-жёлтым пятнистым от сырости стенам и прикасаться не хотелось. А обстановка… Собственно, её и не было. Узкая железная кровать с облезлыми «шишечками», на ней солдатское одеяло. Ещё стол и табуретка, а на этом всё — ни шкафа, ни полок, вообще больше ничего.
— Н-да, — хмыкнул Ревис, — здесь меня точно никто искать не станет.
— Вот именно, — спокойно кивнул инквизитор, зажигая маленькую масляную лампу, — я сейчас печь растоплю, станет получше.
И вышел, почему-то плотно закрыв за собой дверь.
Кира постояла, ещё разок осмотрелась, хмыкнула, плечами пожала и взялась за верёвочную петлю, заменявшую ручку.
— Кажется, он не очень хотел, чтобы за ним шли, — эдак невзначай напомнил ведьмак.
— Тем хуже для него, — фыркнула адвокат, берясь за верёвку уже двумя руками — разбухшая дверь открываться никак не желала, пришлось приналечь.
Вторая клетушка от первой почти ничем не отличалась: такая же кровать, да ещё печь в потёках окаменевшей глины небелёным боком почти на середину комнаты вылезла. Тем самым противным и смутно знакомым тут пахло сильнее.
Как только Кира вошла, Тейлор, сидевший перед печкой на корточках, резко встал — вскочил почти — шагнул в сторону, будто угол загораживая. Явно хотел что-то сказать, но передумал, опять присел, шурша бумагой. Тут-то Рейсон и увидела, что он спрятать пытался: ряды, колонны и шеренги пустых винных бутылок — старых, толстенным слоем пыли покрытых.
— Здесь моя мать жила, — сказал инквизитор, а у самого голос спокойный-спокойный, ровный-ровный.
Вот только спички, которые он зажечь пытался, ломались одна за другой.
Рейсон помолчала, не слишком понимая, что в такой ситуации говорить нужно.