II
Наконец мы подошли к маленькому озеру, что был в том парке. Выходя из-под крон дерева с стареющими и увядающими листьями на свет, мы едино решили подойти ближе к озеру и постоять у самого брега глядя на ту дюймовочную гладь с небрежно появляющимися на ней блинчиками от капель, уже ставшего сильней, дождя. Мы прошли через пару мостов, у которых мы по останавливались на минуту-две для не пойми-чего, но почему-то мы это делали.
И вот, мы наконец-то подошли к тому месту и остановились. Остановились не только в движениях, но и в той беседе, которую мы с радостью, как дети, тянули с самого момента встречи, ничуть не утихая и в то же время, словно по чувству затихали, когда чувствовали нужду другого что-то сказать. Она остановилась передо-мной, что не могло остановить моего желания её неожиданно и совсем без повода обнять. Я аккуратно завёл руки и прижался к ней, спустив свои руки вниз под небольшим углом. Потом-же, несвоевольно я увидел её улыбку, что вызвало торжество самых прекрасных эмоций у меня и я сам, себе же на редкость заулыбался, как только мог. Мы стояли ничего не говоря, слушая лишь дождь, звук падающих капель в воду, тихие разговоры отдыхающих в том парке людей, и прежде всего стуки своих сердец. Последнее же завораживало сильней, и мы застыли так на какое-то время, назвать которое я точно не смогу, потому как тот момент казался вечностью. Но нет ничего более вечного, чем временное, и она разорвала этот приятный момент своим замечанием.
– Чем выше, тем сильнее дует ветер.
Хоть я и раздосадовался: не понял смысловой связи между нашим недавно оконченным моментом безмолвия и этим очень заурядным, даже сильно выбивавшим меня из колеи выражением, я всё-таки начал искать глазами что-то, что могло бы ей дать толчок для этих слов.
В один момент мои глаза вдруг взобрались на дерево, вернее сказать клён, который был высотой с семиэтажный дом, верхушка которого напоминала мачту какой-нибудь каравеллы среди шторма. Она уже хотела сказать, о чём она говорила и сказать про этот клён, но я уже успел сделать выдох и проговорить это быстрее её. В конце она лишь тихо угукнула и подалась немного назад, уложившись слегка свои плечи на меня. А я продолжал её обнимать и лишь изредка поглаживать её талию.
Но она вновь (будто бы на зло мне, потому что я хотел ещё чуть дольше побыть в этом моменте) прервала молчание, которое царило меньше прежнего, и мы пошли дальше, отходя постепенно от того озера в сторону выхода из парка. Так уж получилось, что основное время мы провели ещё средь аллей и малюсеньких мостов, будто бы созданных больше для вида, нежели для перехода того маленького устья реки парка. И не смотря на наше настоящее и явное наслаждение такими прогулками, которые мы бы с радостью заменили и проводили бы так всё наше время, нам пора было идти. Задерживаться на те важные дела нельзя было. Потому они без каких-либо пауз сразу шли на выход с парка.
Потом же, когда они вышли из парка и шли по делам в город, а шли они вместе, завязался у них бывалый, даже пристаревший диалог с вечными, можно сказать изъезженными фразами, где в один момент меня не ударила одна мысль, притом застала она меня врасплох.
– «А за что она мне, собственно, полюбилась?» – «Чем, вернее сказать каким она качеством вонзилась так беспощадно мне в сердце?» – «Почему несмотря на все трудности я продолжаю её любить и дорожить всей ею как чем-то самым дорогим на свете?» – «Почему я так безумно сильно люблю её?».
М-да… Это же надо было так вляпаться, чтобы собственные мысли заходили в такое русло.
Я мигом откинул эти вопросы и просто продолжил путь, вновь влившись в разговор с ней. В то время как мы, меж разговорами и любовью, дошли до одного тихого местечка возле реки, что так тесно шла рядом с нами на протяжении всего пути, мы встали там. Мы отложили наши тяжёлые сумки, я снял свой шарф, и мы подошли к перилам. Она села на них тихонько, я подошёл к ней. Затем мы обнялись, и после нескольких секунд, что мы были свободны, слились устами в поцелуе на фоне осенней аллеи рядом с речкой.