Они всё ещё смеялись, когда в холле отворилась входная дверь, и бодрый голос Андрея Филипповича позвал:
- Ау, вы где там? Я арбуз привёз!
И тогда Рост отпустил Тёмины плечи и отступил на шаг.
- Арбуз - это круто, - громко отозвался Тёма, тоже отступая к дверям, но продолжая смотреть на Роста - непонятно и напряжённо. - А мы тут... название, между прочим, придумали. Для нас.
- "Раздолбаи"? - весело осведомился Андрей Филиппович, проходя в кухню с огромным полосатым кавуном в руках. - С языка сняли. Сам хотел предложить, но надеялся - а вдруг всё-таки додумаетесь?
- Па-па! - привычно возопил Тёма, а Рост расхохотался.
Андрей Филиппович название одобрил, и все втроём они кое-как умяли хрусткий алый арбуз, перемазавшись соком. А потом Тёма повёл Роста в предназначенную для того гостевую спальню.
- Я не понимаю, почему ты не можешь жить тут, - горячо воскликнул он, когда Рост с невольным одобрением оглядел вовсе не шикарную, как думал раньше, а просто очень уютную комнату: с диваном, застеленным полосатым пледом, полосатыми же занавесями на окнах и большим телевизором на стене. - Глупо ютиться в общаге, мы же - одна команда!
- Посмотрим, - неопределённо отозвался Рост. Он всегда так говорил, когда уже принял совершенно противоположное решение, но обижать собеседника не хотел.
- Угу, посмотрим, сказал слепой... - сумрачно проворчал Тёма и, к некоторому удивлению Роста, отступил в коридор без дальнейших возражений. - Спокойно ночи, малыш. Не бойся, я тебя сегодня насиловать не буду. Разочарован?
- Ах, ты-ы... - Рост сделал движение к двери, но Тёма уже отпрянул и, насмешливо зафыркав, растворился в полутьме коридора.
Помывшись и аккуратно развесив свои шмотки на изогнутой спинке венского стула, Рост с удовольствием растянулся на свежих простынях и отрешённо уставился в потолок, украшенный лепниной.
Он не мог не думать о Принце.
О Тёмке.
Когда же тот наконец поймёт, что он, Рост, совсем другой? Что надежды и смысла преследовать его нет?
По Росту и раньше сохли - девчонки. В школе, в общаге у Машки. И с каждой из них в принципе он мог бы и замутить. Но Тёмка-то девчонкой не был! И Рост не знал, как, какими словами объяснить ему такое очевидное! Такое, не требующее объяснений вовсе. Такое... нормальное.
Он с прежней острой болью вспомнил Тёмкин задыхающийся рассказ.
А ночью к нему пришла песня.
- Девять тысяч церквей
Ждут его, потому что он должен спасти,
Девять тысяч церквей
Ищут его и не могут его найти,
А ночью опять был дождь,
И пожар догорел, нам остался лишь дым,
Но город спасётся,
Пока трое из нас продолжают говорить с ним...
Смотри, Господи, крепость и от крепости страх,
Мы, Господи, дети у тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя за каждой бедой,
Прими, Господи, этот хлеб и вино,
Смотри. Господи, вот мы уходим на дно,
Научи нас дышать под водой...
* * *
Через пару дней Тёма позвонил Машке и торжественно пригласил её в пафосный псевдо-японский кабак. Она не отнекивалась, как Рост, а восторженно взвизгнула.
- Ой! Только я не умею этими их несчастными палочками есть! - возбуждённо протараторила она. - Ты меня научишь?
- Куда я денусь, - с деланной обречённостью вздохнул Тёма, начав, тем не менее, улыбаться. Машка действовала на него, как какой-то... эндорфин.
В чинной, псевдо-японской благодати среди расписных бамбуковых ширм, иероглифов и кланяющихся официанток в кимоно Машка смотрелась как расписная миска наваристого борща среди фарфоровых блюд с суши. Она с живейшим интересом озиралась по сторонам, едва уместив под низким столиком свои длиннющие ноги в высоких алых сапогах, вертелась и щёлкала палочками - до тех пор, пока Тёма на неё не прицыкнул. Тогда она перестала вертеться и виновато заулыбалась.
- Ты сколько уже в Москве живёшь? Год? И по сию пору не научилась палочками есть? - пробурчал Тёма, взяв её за руку и терпеливо показывая, как надо их держать. - Тебя что, по сушильням ни разу не водили, пускай у тебя даже денег на них и нет? Извини, - спохватился он.