- Нет. Не говорила.
- Вот не ожидал, - кое-как улыбнулся Тёма. - Думал, проболтается тебе сразу, как только из кабака вернётся.
Рост стремительно сел на диване, по-индейски поджав под себя босые ноги и продолжая смотреть на Тёму. У того даже холодок побежал между лопатками от этого взгляда.
- И что же она тебе рассказала? - сдержанно осведомился Рост. - Давай, выкладывай, раз уж начал, я-то всё равно всё про себя знаю, - он хмыкнул.
- Про твоего отчима... - пробормотал Тёма. - Как тебя на учёт ставили в Новосибе. Как ты там с рокерами тусил и петь начал. Как ты в Кинешму вернулся. Про твою девчонку, которая тебя из армии не дождалась. И про то, почему ты в своей хате теперь жить не можешь.
Рост с силой потёр ладонями затылок.
- Ну, Машка молодец. Ничего не упустила... из моей биографии.
- Это я её допрашивал как надо, с пристрастием, - буркнул Тёма. - Ты на неё не злись.
- А что мне на неё злиться, - повёл широким плечом Рост. - Она вообще болтушка.
- На мать ты тоже не злишься, конечно, - угрюмо бросил Тёма, и Рост спокойно кивнул:
- Я ей навсегда должен.
"Ом мани падме хум..."
Тёма продолдонил про себя эту мантру трижды, но всё-таки не выдержал и взорвался:
- Ты ей должен?! За что? Ты что, просил себя рожать?! Ты... ты обурел, что ли, такое говорить?! Ты... ты... - он даже заикаться начал. - Она тебя на какого-то мудилу променяла, а ты!
- Но она моя мать, - проговорил Рост всё так же спокойно и вдруг вскинул руку, накрыв ладонью Тёмины губы. - Чш-ш, тихо, тихо, ты, балдень... ну чего ты раздухарился?
Он совершенно обезоружил Тёму этим детским "чш-ш", словно успокаивал капризулю перед витриной с игрушками, этим почти нежным "раздухарился" и "балденью"... но, главное, прикосновением своей твёрдой ладони к Тёминым возмущённо раскрывшимся губам.
Тёма так и замер, а Рост тут же отнял ладонь и добавил с прежней непривычной мягкостью:
- Твоя мама тоже не живёт с тобой и с отцом. Можешь сказать, почему?
Тёма собрался было проорать, что ни хера он не может и не хочет, но откашлялся и хрипло выдавил:
- Тоже смоталась с каким-то мудилой и живёт за бугром. В Финляндии. Бросила отца и, соответственно, меня. Мне тогда было одиннадцать. Большой уже мальчик, сиська не нужна, что да, то да. Но я думал, что она, родительница моя, всё-таки вернётся или хотя бы позвонит, когда я... когда...
Он резко умолк и сжал губы, чтобы с них, не дай Бог, не сорвалось лишнего.
- Когда..? - напряжённо выдохнул Рост.
- Никогда, - отрезал Тёма. Жар, нахлынувший на него не так давно, мгновенно спал, и его даже начало знобить, будто бы он голяком выскочил из сауны на крыльцо, в промозглый осенний холод. - Знаешь такое слово? Никогда. "Каркнул ворон: nevermore". Никогда не прощу. А ты... ты святой или идиот. Ну или то и другое одновременно. Святые идиоты тоже бывают. Блаженные. Юродивые. Я не такой.
Они оба помолчали. На экране телевизора морские сине-зелёные глубины сменились рыжими просторами выжженной африканской саванны. В этой саванне буйволица беззвучно и свирепо отбрасывала льва громадными изогнутыми рожищами. К её косматой ляжке испуганно прижимался маленький буйволёнок. Счастливый дурачок.
Рост стащил с дивана толстое клетчатое покрывало и закутал в него Тёму чуть ли до самых ушей, как в кокон.
- Тебя колошматит всего, - объяснил он. - Сиди и не рыпайся.
Тёма и не рыпался. Он чувствовал эту мелкую мерзопакостную дрожь всем телом - от пяток до макушки. Он хотел попросить, чтобы Рост опять его обнял, но не осмелился... и потом, было бы слишком унизительно о таком просить.
Хотел бы - обнял бы сам.
- Ты меня совсем не хочешь? - вместо этого спросил Тёма нечто даже более унизительное. Более чем! И увидел, как у Роста стремительно округляются глаза. Ему самому отчаянно захотелось зажмуриться, но отступать он уже не мог. - Да, мы с Машкой и это обсуждали. Вернее, я её спрашивал об этом.