Он закончил свой привычно-изнурительный трудовой день на лесопилке, и шел медленно, устало (поворочай-ка бревна несколько часов!), но со светлой надеждой во взоре, как вдруг услыхал женский голос, зовущий из кустов орешника:
- Я жду!
Боб немного удивился, но решил посмотреть: кто его там ждет. Он свернул в орешник, вышел на полянку и увидел дуб и в его развилке красавицу Бэсси.
В том, чего она ждала, сомнений не было.
Боб еще больше удивился решению «свыше» - меньше всего он просил вот об этом - но как тут спорить?
Кому-то судьба дарит «Ягуар», кому-то камни в почках, кому-то на редкость вредного спутника жизни - смирись, человек, не ты решаешь, чего ты достоин.
Боб посмотрел на небо, пробормотал: «Могли бы лучше подкинуть деньжат, ну, да ладно», сдвинул кепи на затылок, и, как любят говорить спортивные комментаторы, «уверенно овладел ситуацией».
Он знал - второго «приза» не будет. Это все, чем порадовала его Жизнь.
Когда спустя некоторое время задумчивая Бэсси-Мандаринка вернулась на асфальтовый пятачок к играющим в мяч, Салии-Верзила с ухмылкой спросил ее, не пойдет ли она, не «поучит ли» и его - на что услышал сердитое, что «у нее шлюпка не из канадского дуба, катать всех желающих до ночи».
Тогда парни с удивлением посмотрели на бледного, с потухшим взором, измученного Бена, кажется, совладавшего чуточку с «медвежьей» болезнью и выбирающегося из кустов следом.
- Что, Бен, ты живой? Помогите ему, ребята, посадите сюда. Видок у тебя, как у зомби.
На что был дан правдивый ответ:
- Наполовину.
И теперь к нему пристало: «Бен-Половина».
А «Осторожного стрелка» подзабыли.
... ... ...
Напугали меня тут футурологи: грозятся, дескать, скоро просверлят вежливые инженеры у меня в затылке дырочку, вставят молча в мозг электрод с чипом, и, без всякого интерфейса, будет скучающий народ мои мысли читать.
Поразмыслив, и поужинав (а ужинаю я всегда два раза - один раз так, а другой под телевизор), я успокоился - как же, Моцарт-то без рояля - глух и глуп - что у него в головке махонькой услышишь, кроме шуршания проводов-нейронов?
Так что, если и придут сверлить, ничем я ребят не порадую. Что мои мысли? - Импульсы?
Допаминовый скор? Хи-хи.
Нет, они - материальные артефакты, интерфейс, предметность.
Мысли мои - вне меня.
... ... ...
Этот «интерфейс» из-за своей «податливой текучести», «прилипчивости», порой, острые шуточки откалывает, будто он личность самостоятельная или, что приятнее, щекотнее (но страшней!) часть твоей личности. Именно он, интерфейс и познакомил моего Колю... Нет, давайте я расскажу, как дело по-правде было.
... Истекая кровью, граф де Бельфор бился на шпагах с наседающими Вельмандуа (их было человек сорок, все в желтых колетах и черных шляпах) на широкой, залитой кровью негодяев, мраморной лестнице с вазонами и львами, ведущей в покои маркизы де Ливр. Нежная и милая маркиза (на губах умеренно яркая, «мягкая» помада, глаза слегка подведены, не «кричаще», волосы - мелкие кудри, одна прядь сексапильно прикрывает глаз - вот это спорно), в измятом придворном платье из голубого бархата была жестоко привязана веревками, пахнущими конюшней, к витому столбу балдахина - ее собирались пытать!
Старик-герцог Вельмандуа (регент, регенты всегда коварны) вознамерился силой вырвать у маркизы письмо покойного короля, в котором она, маркиза де Ливр, объявлялась его законной дочерью и наследницей герцогства Бургундии. У, злодей! Надежда была лишь на графа и его ловкую шпагу, и граф медленно прорубался к спальне через толпы клевретов старого герцога. Но медленно, медленно!
Герцог щелкнул костлявыми пальцами, и виконт Гийом де Ла Гош (это тот еще негодяй!), жутко улыбаясь, достал плеть, какими пытают мужиков и собак, подошел к трепещущей маркизе и одним движением кинжала разрезал шнуровку корсета - маркиза оказалась в дезабилье. Потом, ухмыляясь, рванул белоснежную рубашку, сдирая заодно и черный католический крестик - граф все это видел, он бился уже в дверях, закалывая ежесекундно по пять человек - невинная плоть обнажилась для алчных взоров палачей и благородного графа - да, невинная плоть, в частности, юная и круглая, как орех, грудь маркизы...
Вертушков-папа, вернувшись после дежурства (он еле на ногах держался! У него ночью была внеплановая операция по удалению «слепого» камня из желчного протока, а днем пришлось заменять заболевшего товарища и ушивать две грыжи), увидал нераскрытую, и этим все сказавшую, школьную сумку сына, увидал (краем глаза) распахнутый настежь пустой холодильник на кухне (пустой холодильник его почему-то особенно взбесил), увидал записку от жены, Вертушковы-мамы, прилепленную к зеркалу, что «буду нескоро», увидал и прелестную грудь маркизы де Ливр на экране - он побледнел, побагровел, прошептал что-то по-латыни, вытащил из брюк ремень и, стеганув хорошенько «графа де Бельфор», стал гоняться за бедным «графом» крича: «Паршивец!» и «Тунеядец!»