Она же всю жизнь занята «эстетикой». Ван Гогом, хотя бы. Я уважаю Ван Гога, но строжайше запретил всем знакомым дарить мне его полотна. Как и где их хранить? Я же спать по ночам не смогу - буду прислушиваться к каждому шороху. Вскрикивать, когда половица скрипнет вдруг сама собою, или зашелестят сухие носки, которые обыкновенно висят у меня на веревочке поперек гостиной - надо же где-то сушить выстиранное белье. Сохнущее белье в гостиной, кстати, увлажняет воздух, а для северян, живущих с центральным отоплением, это «значимо». Гостей же, если приходят без зова, «по-русски», я спрашиваю: «Таня, вас не тревожит эта простыня? Можно передвинуть». И все. Непринужденность - вот отличие воспитанного человека. И куда их, полотна эти, вешать, скажите на милость? В туалет? Да, там на стенах еще осталось немного места. Чуть повыше держалки для рулончика бумаги. Знакомые этого не поняли, но дарят мне обычно домашние тапочки.
Семья, которая «произвела» нам (строгому и взыскательному сообществу добропорядочных людей) мальчика по имени Коля Вертушков, была «старинная русская интеллигентная» семья. Доказательством служил фотографический портрет усатого господина, одетого во фрак и бесцеремонно поставившего ногу в лаковой туфле на сиденье гнутого стула - это был пращур Коленьки, Авдей Сильвестрович Вертушков, присяжный поверенный. В семье ходила легенда, что Авдей Сильвестрович как-то заменял самого Кони, когда тот спешно уехал в имение, якобы, хоронить тетушку. На самом деле, Кони просто испугался сложного «дела», испугался, что может «потерять лицо», и уехал к одной своей знакомой поэтессе, просто (это тоже часть легенды!) поиграть на фортепьяно.
Так вот, прапрадедушка Коленьки «дело» выиграл! Такая вот пыль веков.
Воспитанием Коленьки занималась в основном бабушка Серафима Лаврентьевна - она внука обожала до безумия, и мечтала вслух, что когда-нибудь Николя будет летчиком или инженером мостостроителем. Первая мечта была остаточным явлением девичьих грез, вторая же пояснялась периодическим повторением мантры: «Как дедушка!» Слеза тут же наворачивалась в добрых бабушкиных глазах, и ей приходилось немедленно целовать внука в щечку.
Коленька ходил в приличный детский садик, и всегда долго и горько плакал, когда его утром там оставляли - или папа или мама, и только добрая воспитатель Ольга «Владимирававна» с трудом уговаривала его, оторваться от зелененького шкафчика с верхней одеждой, которая, так свободно пахнущая уличным морозным снегом, напоминала дом и все привычно-родное (это делало слезы нескончаемыми), и пойти, поиграть в кубики или паровозик с другими детьми.
В «тихий час» Коленька никогда не спал, а просто лежал и смотрел, как Ольга «Владимирававна» и нянечка Паша пьют чай с печеньем - это было интересно! Они, в переливах мягкого солнечного света, струившегося сквозь щелки между штор, казались обе добрыми, прекрасными феями! Казалось, они наколдовывали счастье!
Однажды Паша во время «тихого часа» оторвалась от своего чая, и на цыпочках подошла к кроватке, на которой лежала девочка - Коленька не знал имени этой девочки, он стеснялся знакомиться.
- Лиза, ты зачем ногти грызешь? - спросила строгим голосом Паша, - а вот я тебе дам сейчас у меня ногти на ногах обгрызть!
Ольга «Владимирававна» засмеялась. Коленька посмотрел на ноги Паши - ноги были обуты в старые растоптанные сандалии, пальцы лихо торчали вперед, сантиметра на два за пределы подметок, а ногти на них были желтые, трещиноватые и страшные.
Что ими Паша делала - не знаю, может, картофель перебирала, но грызть их, действительно, было бы невмоготу не только маленьким, но и нам, старым бойцам.
Коленька в ужасе перевел взгляд на пальцы ног Ольги «Владимирававны», такой доброй, такой красивой! - они тоже не вдохновляли.
Маленький мальчик, ребенок, лежал и думал о том, как это «доброе» и «красивое» - вдруг вызывает отвращение.
Фрейд немедленно указал бы нам, шевеля своими кустистыми бровями (у него была такая привычка в юности), что вот он «якорек» брошен, вот он - уже зарождается «комплекс»!
Комплекс не комплекс, а эта угроза - сунуть в рот корявые ногти, очень повлияла на неокрепшую психику Николая Вертушкова, но как повлияла! Мальчик, спустя годы психических страданий, решил преодолеть природой вложенное отвращение, и привить себе благородное равнодушие джентльмена-аскета: «Суйте хоть что - вам ведь надо - а я погрызу!» Тупик, тупик.