- Вот что, парни, - обратился он к собравшимся, - люди уже звонят шерифу, говорят, старый Мэлоу опять «мутит» город и создает беспорядки. Что он, якобы, собирает народ для шествия. Что уже произносились речи о запрете торговли с Китаем, и прочее. Что тут у вас?
Он осмотрел сома.
- Разрази меня то небо и то, как это тебе, Мэлоу, удалось вытащить такого великана? Ты, видно, сетями орудовал, а? В нашем штате для этого требуется лицензия.
- Никаких сетей, Джонсон (еще один Джонсон! - а куда деваться? Много их.), ни сетей, ни даже сачка. Я едва бросил подкормку - распаренный ячмень с виски, как у малыша Бена удилище чуть из рук не вырвало - это был вот этот «парень».
Мэлоу поднял сома еще повыше.
- Подожди-ка, Мэлоу, и перестань размахивать сомом! Да! Ты не очень-то маши сомом, а лучше скажи, кто дал тебе право швырять ячмень с виски в реку? И так эти белые журналюги
житья не дают, и кричат во всех передачах, что черные кварталы источник мусора. А теперь они, если узнают, просто сбесятся от радости, скажут - ну вот, негры опять льют виски в Миссисипи! Скажут - ну вот, негры опять портят экологию!
Придется заплатить штраф, Мэлоу.
Джонсон вытащил бланк из пачки, отпечатанных на «ксероксе» бланков-близнецов, и стал заполнять.
- Погоди-ка, Джонсон! - старик Хэм смотрел на пишущую ручку выпученными глазами, - я, может, ошибся от жары, может, я и не кидал ячмень с виски в реку, а ел его сам - да, точно, так оно и было!
- Тогда я конфискую сома для экспертизы - нынче очень просто установить, принимал кто-нибудь алкоголь или нет. Лаборатории такие есть.
Ближайшая «такая» лаборатория находилась в десяти милях вниз по реке.
Время шло к завтраку, и люди на заднем дворике, посыпанном белым песком, казались черным изюмом на белой тарелке.
Мистер Балли строго засопел.
- К нам приехал полковник Тодд с дочерью, и им было бы очень приятно отведать запеченного сома - вспомнить родные края. Я намерен купить его за сорок долларов, и, надеюсь, полиция не будет препятствовать честному бизнесу.
- О кей, Балли, валяйте.
Балли вытащил из заднего кармана четыре мятые бумажки, и протянул их Хэму, одновременно забирая сома у опешившего рыбака.
- Гони десятку, Мэлоу, да поживее! - сержант Джонсон был нетерпелив!
Верзила Чак дружелюбно склонился над Хэмом:
- Ты ведь обещал, Мэлоу, кое-что, за «помочь тебе в сделке»...
- Мэлоу, как насчет «в долг до понедельника»?
Спустя полчаса старик Хэм и Бенджамин Гарнер завтракали тушеными бобами на маленькой веранде у миссис Гарнер и рассказывали ей про рыбалку.
- И чего это, Хэм, вас понесло в эту «Луару» продавать сома? Там все пропитано белой ложью.
- Правда ваша, миссис Марта, - отвечал Хэм, выгребая ложечкой остатки «сома под арахисовым соусом» китайского производства, вот только что и купленного на выручку, - белая ложь! Теперь даже мы, черные, лжем, как белые, да, теперь такое время.
- Как это, дядя Джошуа? - спросил Бенджамин - Джошуа было настоящее имя старика Хэма.
- Белые думают только о себе, каждый о себе - и всё. Только о себе.
Бенджамин слушал и уяснял, что законы этой жизни таковы - если тебе повезло, все норовят это «везение» у тебя утащить, все буквально рвут у тебя кусок.
И еще - то, что ты выловил «сома», вовсе не значит, что «сом» этот принадлежит тебе.
Маленький Бенджамин нащупал проблему - что, действительно, принадлежит нам из того, что мы делаем?
... ... ...
Незадолго до поступления в школу Коленька Вертушков получил еще одну травму (психическую, нам ведь душа интересна), пожалуй, даже значительнее первой.
Он был с родителями в гипермаркете, похожем на Венецианский карнавал, мама и папа шли куда-то по сиреневым галереям быстрым шагом, радостно переговариваясь и окликая его поминутно (папа-врач получил вдруг большую сумму деньжат, и следовало их теперь потратить «с умом»), а он, Коленька, застревал возле каждой жемчужной витрины, возле каждого нарядного манекена - они завораживали!
Неожиданно он обнаружил, что родителей рядом нет, а есть только опасные, чужие люди - и всё. Ужас сковал его сознание так, что Коленька не смог даже заплакать. Он прижался лицом к витрине и закрыл глаза. В этой позе его и нашел очень рассерженный папа. Ничего не говоря, он схватил сына за руку, молча спустился с ним на стоянку, и запер Коленьку в автомобиле.
Там Коленька просидел часа два.
Он был наказан, он был виноват, он «не шел вместе со всеми»!
И все два часа маленький мальчик, глядя в зеркало заднего вида на свое славное, грустное личико (интересно, но зеркало временами мутнело, и в нем появлялся безобразный, чужой лик «некого»), думал о том, почему его, Коли Вертушкова, интерес, любопытство, желание сильно и без разговоров переламывается требованием подчиняться «старшим». Почему «старшие» даже слышать не хотят о маленьком «я».