Дедушка У Чан поставил тросточку в угол, снял и поставил коврик домашние сандалии, подошел к Верзиле Салли и сделал легкое, малозаметное движение кистью - Верзила рухнул на пол. Потом дедушка У Чан прошел в помещение лавочки, где вовсю развлекались остальные члены банды, стал вежливо подходить по очереди к каждому, делать такое же малозаметное движение, и укладывать крепких парней на пол.
Фу Ли и Бэн наблюдали представление, будто в бесплатном цирке оказались.
- Вам лучше убрать пистолет, пока не приехала полиция, - сказал Бену Фу Ли, указывая кивком головы на револьвер Салли, тихо, без дела лежащий на прилавке.
Бен машинально взял тяжелый револьвер, повертел его, думая, куда бы его засунуть, и так же машинально нажал на курок. Выстрел, громкий, как окрик Бога, всех успокоил или, как говорил потом Салли, «всех осторожил»: дедушка У Чан прекратил укладывать парней на пол, а погрузился в медитацию, те, кто остались на ногах, как-то протрезвели, что ли, наконец, из подсобки появился задумчивый Салли-Верзила со свиным пятаком вместо носа, и обронил: «Все, парни, валим отсюда. Порезвились - хватит». И, пошатываясь, пошел к выходу. Банда последовала за своим главарем, и вовремя - полицейская сирена уже заливалась в конце улицы.
Это было многообещающее начало карьеры, давшее, кстати, Бену Гарнеру прозвище «Осторожный стрелок».
Откушенный нос требовал отмщения и по-человеческим законам и по-божиим, и Верзила-Салли, встретившись с главарем китайской банды Шу Маленьким, поставил вопрос так: Пантера Мэри откусывает члену банды Шу ноздрю (у самого Шу нос был невыносимо некрасив, с угрями, и Пантера Мэри, брезгливая, как все нормальные девушки, наотрез отказывалась прикасаться к нему зубами), и дело кончено. Без стрельбы.
На том и порешили.
... ... ...
Я пишу эти строки, и легкие, чистые слезы памяти наворачиваются у меня на глазах - о, дикой, языческой красоты юность! Где ты?
Перегорела вся - как бенгальский огонь.
Но остался смех.
Смех идиота, едущего с вами в метро неизвестно куда.
Где вы, братья по оружию, шумные, красивые парни, объявившие себя понарошку бандитами, и вдруг ставшие бандитами взаправдашними?
Убиты все.
Но типажи остались.
Вы спросите: а где их сокровища? Где миллиарды?
Развеяны по Свету, как пыль.
Но не все.
Некоторые состояния неуничтожимы.
(Тсс, об этом потом!)
... ... ...
Школа, в которой обучался уму-разуму Коленька Вертушков, была настолько благородно-солидной, что даже вахтер Владимир Кузьмич на дежурства приходил трезвый и тщательно выбритый. Делами в школе заправляла милый завуч - Лидия Александровна - дама с характером комбата и внешностью сенаторской. Впрочем, был один штришок - строгий, деловой костюм Лидии Александровны как-то странно «дружил» с мягкими фланелевыми тапочками, типа, «балеток». У Лидии Александровны были многочисленные, головоломные заботы, заботы, понуждающие ее подыматься и опускаться по каменным лестницам школы непрерывно, и ноги в другой (каблучной) обуви невыносимо отекали. Это ничего, что я так часто рассуждаю о человеческих ногах? Не объявят эпигоном?
Детей-учеников приучали к строгости режимной ежесекундно, и это у учителей хорошо получалось - окрик, выговор, наказание - без этого секатора о каком культурном саде может идти речь?
Чертополох и прочие сорняки, одичалость - вот что прет без секатора.
Дети ходили «по струнке», а на уроках сидели «не дыша» - мечта педагога!
Но все-таки дети оставались детьми - они знакомились, дружили, ссорились и влюблялись!
Но потихоньку, чтобы учителя не заметили.
Коленька сидел за партой (он всегда сидел прямо, как столбик) в центре класса, а через проход, в полуметре от него сидела за своей партой очень хорошенькая, белокурая девочка - Катя. Катя (Коленька этого не знал, но мы-то знаем) была из сытенькой семьи, приготовившей Кате маленькое состояние, и теперь заботящейся об образовании девочки - какие правильные родственники! Но делу мешала чрезмерная любовь - Катю все всегда любили, она к этому привыкла и царственно требовала любви теперь ото всех и всего. «Предметы» следовало учить - как? Это ведь отдавать часть своего «я», это, чуть ли, не «работать»? И Катя училась плохо - «предметы» сами должны были как-то пролезть в ее милую, кукольную головку, сами, а они не хотели - разве она виновата?
И Катя кокетливо скучала на уроках.
И потом - эта унылая школьная форма, с пуританскими ограничениями - зачем? Разве она, Катя, не должна быть красивой девочкой? Должна. И Катя носила юбочку чуть короче позволительного. Чуть.