Он ткнул пальцем в Микки.
— Пошел ты… — огрызнулся тот.
— Мальчики, мальчики, — вмешалась Стречи. — Он нужен мне в Шотландии, Фрэнки.
— Это еще зачем?
— Чтобы взять Клайва за загривок.
Некоторое время Фрэнки жевал свою губу — и, судя по выражению его лица, она была на редкость невкусной.
— Тогда — тогда я, пожалуй, останусь — на случай, если Клайв вернется. Или Глория покажется — кто знает? Всякое может случиться. Что ж, решено — вы двое летите в Шотландию. Но Паттерсон летит с вами.
Линкольн так и не покинул своей спальни. Он отослал горничную, велев подать еду в номер, но, когда ее принесли, так ни к чему и не притронулся. Даже целлофановой обертки снимать не стал. Вместо этого он растянулся на кровати и стал пялиться в потолок. На стене висели две картины — какие-то лилии в вазе и пейзаж с озером. Бледные и невыразительные краски, да и вообще дрянь полная. Интересно, сколько за них заплатили, подумал он. Отель наверняка покупает такие вещи оптом, как это делали хозяева «Счастливой гасиенды» дома, в Америке. Надо было с ними поговорить тогда, вздохнул он, ибо был уверен, что смог бы найти картины подешевле. Да и много красочнее, что ли. Здешние пейзажи были выполнены в приглушенных пастельных тонах, к тому же хреново напечатаны, — тогда как в «Гасиенде» на картинах красовались все больше горы да залитые золотистым солнцем прерии. (Господи, на одной картине был даже канюк — вот вы бы стали вешать в своем ресторане изображение канюка?) Нет, для «Гасиенды» следовало подыскать что-нибудь путное — скажем, изобилие красных тонов и сильных, энергичных мексиканок, танцующих… что они там танцуют-то, эти мексиканки? Ну, в общем, когда они задирают свои юбки так, что бедра видны. Именно то, что нужно для ресторана.
Затренькал телефон. Он так замечтался, что на секунду подумал даже, что это из «Гасиенды». Но это оказалась Глория. Он почти разочаровался в ней. Она была так предсказуема.
— Линк, милый, — я была на почте.
— Угу-м.
— Что-то не так, Линк?
— Н-ну… странно, что ты спрашиваешь. У меня болит живот.
— Нет, я имею в виду — что-то не так с деньгами?
— Мне плохо, а тебя это не интересует?
— Нет, это ужасно, Линк. Мне очень жаль, правда. Так ты отправил деньги, как говорил?
— Приятно тебя слышать.
— Так да или нет?
— Ах да — я забыл поздороваться. Доброе утро, Глория.
— Господи, Линкольн, что происходит? Ты же обещал, что пришлешь денег!
— Что происходит? Да что может происходить в этой глуши…
— Линкольн!
— А что — на почтамте твоих денег не оказалось?
— Нет!
— На главпочтамте?
— Не было там никаких денег!
— В Эдинбурге?
— В Глазго!
Он усмехнулся:
— О, ну да, да, конечно. В Глазго.
— Куда ты отправил деньги, Линкольн?
— Ты называешь меня Линкольном, только когда злишься на меня.
— Так ты не отправлял денег?
— А что — этот твой Клайв ничего на тебя не тратит? У него ведь целое состояние.
Она вздохнула.
Он добавил:
— Состояньице. Или он так же богат, как и я?
Она снова вздохнула, и вдруг завизжала:
— Так ли он богат, как ты, — ты это хотел спросить. Линкольн? Или, может, ты хотел спросить, какой у него член — такой же большой, как и у тебя? Ты это хочешь знать?
— Нет, что ты, — все ведь знают, что у англичан это дело меньше, чем у американцев. Как кровати, знаешь, — у нас «размерчик короля»,[22] а у них правит королева, особы голубых кровей.
— Он не голубой.
— Разве я так сказал? О, милая, — если бы я знал, что ты так щепетильно относишься к его ориентации, — я всегда думал, что он нормальный мужчина, если что.
— Он такой и есть, Господи Боже! Где мои деньги?
— Нормальный мужчина позволяет тебе клянчить деньги у мужа?
— Линкольн, мне нужны деньги на карманные расходы. Мои собственные. Немного наличных, понимаешь?
— Так ты была на главпочтамте?
— Да — но в Глазго, а не в Эдинбурге, Линк.
— Я пошутил, детка. Наверное, ты приехала туда слишком быстро. Это же Англия, милая. Привыкай к размеренным темпам.
— Только не в Глазго. По сравнению с Фресно здесь Нью-Йорк.
— Серьезно? Должно быть, я застрял в Девоншире. Что, если мне смотаться в Глазго — ускориться, так сказать?
— Ни в коем случае!
— Я тебе совсем не нужен, моя прелесть?
Он потянулся к туалетному столику, пока она вещала:
— Милый, я понимаю, каково тебе сейчас. Правда-правда. Мне очень жаль — веришь? Но если ты приедешь в Глазго, это нам не поможет.
Нашарив на туалетном столике бумажный конверт, он ответил: