Она замолчала. Сняла с плеча ткань — большую часть веса коей до сих пор принимала на себя лестница — и принялась осторожно развешивать на гвозди, тщательно следя за тем, чтобы шелк не натягивался. Наконец все сто сорок четыре квадратных фута покрова свисали вниз. На собравшемся в складки голубом фоне красовались яркие фигурки детей — вышитые, в виде аппликаций и даже приклеенные. Между ними красовалась надпись: «Национальная федерация Союзов матерей. Эскомский приход. Св. Агата, Св. Андрей, Св. Винифрид и Св. Бид». А внизу — благозвучный слоган: «Рука, качающая колыбель, правит миром».
Покров этот являлся плодом трехлетних упорных усилий пожилых леди из местных приходов; каждый год он обзаводился все новыми украшениями. В первый год приход Св. Андрея пришлось опустить, поскольку не нашлось ни одной пожилой леди, которая согласилась бы взять на себя ответственную задачу вышить название церкви, и Тине пришлось улещивать и упрашивать, чтобы на следующий год оно наконец появилось. Украшения, вышитые на пологе, служили источником постоянных споров и раздоров. Ибо для той, что его вышила, оно значило очень многое — в этом скудно населенном краю семей-кланов подобные вещи были очень важны, — в то время как Тина и остальные (исключая тех самых пожилых леди) не понимали в них решительно ничего. Возможно, оттого, что качество вышивки оставляло желать лучшего.
Тина осторожно разгладила складки ткани.
Глухой голос сзади нее пробасил:
— Какова мать, такова и дочь ее.
Тина быстро — слишком быстро — обернулась, оступилась и едва успела ухватиться за ручку стремянки, чтобы не упасть. В проходе стоял огромного роста бородач. Он добавил:
— Книга пророка Иезекииля, стих сорок четыре.
Она добродушно улыбнулась:
— Цитаты — мое слабое место.
Тот ответил елейной ухмылкой:
— Материнство равносильно святости.
Она помедлила.
— Это ведь не Иезекииль?
— Это вообще не цитата. Мои собственные измышления.
Она кивнула. Раз так, подумала она, я лучше останусь на лестнице.
— Однако, — продолжал незнакомец, — сказано в Писании: «Да оставит муж отца своего и матерь свою, и прилепится к жене своей. И да будут они одной плотью».
— Книга Бытия? — наудачу ляпнула она.
Тот просиял:
— Так вы знаете Библию? Ну конечно же, мы ведь в доме Божьем.
Она глупо ухмыльнулась. Интересно, долго ей еще так стоять?
— Вы — мать? — пророкотал он.
— Вообще-то нет.
Он взглянул на покров:
— Но помогаете вашей Матери?
— На самом деле, я помогаю шести пожилым леди. Предполагалось, что они закончат работу ко Дню матери. — Она улыбнулась. — Но который год они не успевают.
— Пожилым леди из Союза матерей Эскома?
Тут до нее дошло: ба, да он американец. Это многое объясняет. Она принялась спускаться.
— Эти пожилые леди и есть Союз матерей. Настоящие матери слишком заняты своими детьми. — Она спрыгнула на пол. — Они когда-то тоже нянчили детей, во всяком случае некоторые из них… Вы пришли посмотреть церковь?
Он кивнул:
— Все. — Он огляделся. — Слишком много украшений, правда. Нет, я не имел в виду покров — это работа истинно верующих, — но сама церковь чересчур нарядна.
— Думаете?
— Это Высокая церковь?
— Господи, нет. Впрочем, остальные не ниже.[5] Вы сказали — все?
— Гм?
— Вы сказали — все. Все… что?
— Церкви эскомского прихода.
Тина посмотрела на него уже другими глазами.
— А-а… так вы… — Она вопросительно вздернула брови. — Вы, случайно, не…
Их взгляды встретились.
— Полагаю, что да.
— О Господи! Новый лорд?
— Поместья Эском? Да, это я.
— Ну да, конечно! Не лорд же канцлер! — И она рассмеялась.
Деларм посмаковал фразу — про себя он повторял ее много раз, но здесь, на английской земле, она должна была прозвучать впервые: