— В баре — когда они вошли?
— У нас тут что — театр? Снимай шмотки, и дело с концом. Мне это начинает надоедать.
— А мне нет, — заявил Паттерсон.
С мрачным видом она принялась за пуговицы на своей блузке. Не прекращай говорить, шептала она себе.
— Там еще был этот фанатик, как его там…
— Деларм.
Ага, подумала Стречи, я тебя поймала. По крайней мере, выиграю эти опасные полторы секунды, а там… Стречи вздрогнула — освещенный лучом фонарика воздух был ощутимо прохладен. Она расстегнула все пуговицы и замерла в расстегнутой блузке, с задумчивым выражением лица. Как будто кто-то смотрел на ее лицо.
— А что, если религиозный его фанатизм — всего лишь маска? Что нам, в самом деле, известно об этом человеке?
— Я-то почем знаю, — отрезал Фрэнки.
Но она продолжала несмотря ни на что:
— Зачем проповеднику титул лорда?
Блузка упала на пол. Кожу противно покалывал ночной холод. Она не ожидала, что дойдет до этого — что она будет стоять вот так, под беспощадным лучом фонарика в одних трусиках и бюстгальтере, судорожно выдумывая тему, которая может отвлечь мужчин от созерцания ее тела. С каждой секундой ей становилось все холоднее, тогда как им — напротив.
Стречи постаралась принять деловой вид — настолько, насколько это может сделать привлекательная женщина в одном нижнем белье.
— Ну, вот и все, — сказала она. — Я разделась. Мне холодно. Тем не менее я не имею ни малейшего понятия, где Клайв.
Разумеется, это не сработало — поскольку Паттерсон немедленно возразил:
— Ты не разделась. Ты еще даже не начинала!
Она презрительно прищурилась в темноту:
— Так вы этого хотели?
— А то.
— Фрэнки? Это вы все начали.
— Снимай все остальное. — Голос у него был усталым — голос человека, которому абсолютно все равно, что будет дальше.
Сперва надо снять трусики, решила она, так я их меньше всего спровоцирую. Мужчины не могут спокойно смотреть на женскую грудь. Под холодным, немигающим светом она нагнулась, стянула трусики и сняла их. Осторожней, Стречи, говорила она себе. Она присела на корточки, сжав колени, скомкала трусики и пристроила их на кучку белья. Стречи почувствовала холод. Как снаружи, так и внутри.
Когда она выпрямилась, на ней был только бюстгальтер — один из ее лучших, с кружевами, надетый специально к возвращению Клайва. Как давно это было…
И снова она услышала неприветливую тишину: тишину, предвещающую появление бедствий, таившихся во мраке. Нет, тишина была неполной: она слышала их дыхание. Или это ветер? Через разбитое стекло доносился шелестящий звук: то шумела листва на деревьях. В те несколько секунд, что она позволила тишине воцариться, немолчные звуки из темноты наполняли комнату: ветер, листва, ветви деревьев… Она слушала. Они наблюдали. Не молчать… Только не молчать…
— Пока мы тут с вами развлекаемся, где сейчас Клайв и миссис Дин? Как вы думаете? Не знаете? А я вам скажу: они смеются над вами, Фрэнки. Над всеми вами.
— Заткнись! — заорал Фрэнки.
— С каждой упущенной минутой они все дальше — вы сами помогаете им сбежать!
— Раздевайся до конца!
— Да! — хрипло хохотнул Паттерсон. — Мы хотим видеть твои сиськи!
Он нарочно огрубил слово, начисто убив привлекательность ее жестов, зато показав, что он собрался сделать. Эта затея со стриптизом была задумана вовсе не для того, чтобы заставить ее говорить. Если она сперва так решила, то теперь она точно знала правду.
Заведя руки за спину, она принялась расстегивать бюстгальтер. Стречи пришлось заставить себя говорить. Она не переставала дрожать от холода, но теперь она знала, что скажет на это Паттерсон: уж он-то ее согреет.
Она сказала:
— У Клайва была квартира в Лондоне.
— Была или есть?
Она помедлила — всего мгновение, но и его было достаточно. Фрэнки отрезал:
— Ты лжешь!
Она быстро сказала:
— В западной части Кенсингтона.
Ее руки по-прежнему были за спиной, но она знала, что в этой позе она долго не простоит. Паттерсон отрезал:
— Снимай лифчик.
Она перевела взгляд туда, где, по ее подсчетам, должно было быть лицо Фрэнки. Паттерсон добавил:
— Тогда и решим, правду ты говоришь или нет.
Фрэнки не проронил ни слова. Теперь он не станет спасать ее. Она расстегнула-таки бюстгальтер и, позволив ему упасть с плеч, наклонилась, чтобы положить его на пол; рука прикрывала грудь неловким движением. Она поднялась, ссутулив плечи и подогнув колени, безнадежно пытаясь сделать свое великолепное тело непривлекательным.
Паттерсон хмыкнул. Потом сказал:
— Что ж, так-то лучше. Теперь посмотрим, что к чему.