Значица, сижу я в нижнем баре в отеле «Кларион Плаза», слушаю музыку, очумело пью безалкогольное пиво и никак не могу начать с девушкой разговор. Ей-богу, я был мгновенно поражен в самое сердце! Серые глаза в пол-лица, ресницы — во! И кожа такая бледная-бледная — аж прозрачная. Ну и все такое. «У ней такая маленькая грудь и губы алые, как маки…» Случись это где-нибудь в кафе на улице братьев Вайнеров, подскребся бы культурно, трали-вали, мне до боли знакомо ваше лицо, мы с вами не встречались на презентации журнала «Нарру»? Ну и все такое. А тут — сказочный город Орландо, и я посередь — как Иван-дурак, ввалившийся в гости к Микки-Маусу.
Чувствую, робость обуяла меня, что, в общем-то, мне свойственно, когда я в завязке. Нет, когда я чуть-чуть поддатый, то проблем никаких, а если изрядно — то становлюсь дерзким, как Бандерас. А тут пью жидкое пиво, слушаю первоклассную музыку в стиле рэгги — и робею, как восьмиклассник. И вспоминаю свой отрицательный опыт. Однажды уже напоролся. В семьдесят первом в Набережных Челнах. Слушай сюда.
Я тогда на барабанах стучал в биг-битовом составе. Что? Ну, чего только не случалось в моей большой жизни. Я и в армии, между прочим, служил. И еще мало ли кем был. Слава Курицын уверяет всех, что я даже таксидермистом работал. Это которые чучела делают. Врет, конечно. Одно слово — постмодернист. В общем, играли мы в тот вечер на танцах в рабочей общаге, где бит-группа «Фортуна» была, понятно, в центре внимания. А в центре «Фортуны» сидел за барабанами я. А барабанная установка «Трова» была по тем временам невиданным волшебным инструментом — вся в сверкающем пластике, в хроме, полный набор барабанов и еще четыре бонга, кованые тарелки и для «шипу» — на одной из них цепочка. И вот я сижу за «Тровой» — в центре внимания — и даю дрозда. И мои космы, травленные перекисью водорода, стоят дыбом. И вижу я сквозь зеленые очки, что девушки мной чрезвычайно интересуются. И я натурально вхожу в раж и машу руками во все стороны, и палочки так и летают. За барабанами кураж поймать — первое дело. И многие девчонки уже бросили своих кавалеров, и встали возле самой сцены, и уже влюбленно смотрят на меня. Градус в зале растет, уже опера из комсомольского отряда в дверях замаячили, из публики кричат: «„Шизгару“ давай!», и мы плавно заводим «Шизгару». И тут в зал вплывает барышня. Натурально вплывает, как лебедь серая! Ведут ее под руки, как королеву — и кто? Вечные наши конкуренты — ансамбль «Наяда»! Плавно так, наискось, через весь зальчик: по правую руку — Раиска Набиуллин, а по левую — ударник Вовчик Попрыгунчик. И тут я пропал! Совсем пропал! Мне как будто холодом грудь объяло. Сбиваться стал, палки ронять. Саня Ялунин перерыв объявил, но не подошел, а только сурово так посмотрел на меня, а у меня уже все конечности холодные. Пошел он с нашим басистом, с Валерой Башиным, в уголочке коньячком заправиться, стоят они, киряют, на меня сердятся, а тут Вовчик надменный подходит, барабанами интересуется. У нас было не принято с чужими играть — никакого сэйшена, — только со мной что-то уже происходит совсем странное, и я Сане говорю, пусть, дескать, Вовчик сыграет шейк, он какой-то новый ритм знает, с синкопированной колотушкой, но делиться не хочет, пусть он постучит, а я сниму. Саня хлопнул еще рюмку коньяку самтрестовского и рукой махнул, обнял Галку свою нежно, пусть, говорит, тогда Раиска «музиму» берет. У меня сердце ходуном, пробираюсь среди ласковых и нежных девушек к Раиске, что королеву сероглазую пасет, Раис, говорю, Саня предлагает тебе на соляге сыграть. Раиса уговаривать не пришлось, он хоть и на басухе в «Наяде» лабал, что он — дурак, что ли, новую музимовскую доску не попробовать? Короче, завели они шейк минут на пятнадцать, а я к сероглазой робко подхожу, и она вдруг сама ко мне обращается, закурить, говорит, есть? Есть, говорю, обалдел совсем, и достаю из кармана мятую пачку «Северу». Вышли с ней на крылечко, она берет папироску, прикуривает и вдруг объявляет весело: «Кто покурит „Северок“ — не подхватит трипперок!» Я медленно и глубоко затягиваюсь, а сероглазка в это время начинает интересоваться, что сегодня здесь, гля, за шалман, в натуре, приткнуться, гля, негде, приличной девушке. Меня как будто кувалдой по башке кудлатой тихонько тюк! Стою телком и сам не заметил, как отправились мы с ней в таинственное магическое путешествие по болотам российской словесности. И это было незабываемое путешествие! И никаких тебе жердочек! И никаких мостков! По колено, по пояс, по самое горло — по хлябям кисельным! О, как утробно чавкала и булькала трясина! О великий и могучий! Какие радужные метановые пузыри вздувались и с треском лопались, обдавая сладкой вонью мое воспаленное лицо! В общем, докурил я тихонько, пошел в зальчик — ей-богу, совсем мертвый! — и полбутылки коньяку намахнул разом в уголочке. И видно, такая рожа у меня была, что Саня с Валерой на меня даже не обиделись. А Вовчик, гад, мне тогда своей синкопой большой барабан порвал. Ну, я почему так долго рассказываю, потому что объяснить хочу, что робость перед девушками иногда имею. Когда трезвый. Боюсь напороться.