— Конечно, как только придут деньги, так я уплачу то, что взял здесь взаймы, и выеду в Архангельск. Когда это будет, право, не знаю… Через недели две, не ближе.
— Ну а тогда… — воскликнула Тора и запнулась, как будто то, что ей пришло на ум, сказать было немыслимо. Она даже немного покраснела.
А мысль её была такая: «За две недели я, быть может, сумею заставить тебя и отложить это путешествие!»
Зиммер видел ясно, что или юная Доротея — большая кокетка, проводит время в том, чтобы стараться нравиться всем, или же он действительно ей сразу понравился. Она как-то особенно смотрела на него. Иногда взгляд её прекрасных голубых глаз заглядывал в его глаза, смущал его. Он что-то читал в этом взгляде, недоумевал и конфузился.
— Скажете ли вы мне или нет, зачем вы едете в Архангельск? — спросила девушка.
— По очень важному делу.
— Нельзя сказать, по какому?
— Оно неинтересно, но секрета, конечно, нет.
— И думаете вы долго пробыть там?
— Совершенно неизвестно… Или месяц, или целый год!
— Год?! — воскликнула Тора. И, подумав, она прибавила: — Но ведь раньше двух недель вы не выедете?
— Не думаю!
И, опустив глаза, Тора подумала: «Две недели! За две недели можно многое сделать, но надо, чтобы он бывал у нас всякий день…»
И, подумав это, она вздохнула.
В это время Адельгейм с хозяйкой приблизились к ним от окна и сели рядом.
Тора передала кое-что матери из того, что слышала от Зиммера. И вероятно, дочь сказала что-нибудь взглядом матери, потому что г-жа Кнаус вдруг обратилась к Зиммеру со словами:
— Я прошу вас быть у нас сегодня вечером. Вы перезнакомитесь со многими очень приятными людьми, и даже с такими, которые когда-нибудь, если вы будете вновь в Петербурге, могут быть вам полезны. Вообще, пока вы в Петербурге, я прошу бывать у нас часто, не стесняясь.
Зиммер поблагодарил и обещал, но по его голосу можно было догадаться, что это простое вежливое светское обещание, ни к чему не обязывающее.
Тора при этом как будто встревожилась. Она быстро поднялась и позвала Адельгейма к тому же окну в углу гостиной, у которого он только что шептался с её матерью. И здесь началось тоже шептание.
— Господин Адельгейм, — зашушукала весело девушка, — вы меня любите?
— Это что за вопрос?
— Говорите, вы меня любите? Много?
— Конечно! И давно! Да и кто же вас не любит? Весь Петербург…
— Ну а если любите, то исполните мою просьбу, такую, с какой в другой раз я никогда к вам не обращусь… Привезите мне сегодня вечером Зиммера. И если он сам — один — не захочет ездить к нам, то приезжайте к нам каждый вечер непременно и привозите его с собой. Дайте мне в этом ваше честное слово!
Адельгейм рассмеялся, подмигнул девушке и выговорил:
— Понимаю! Сразу победил всех ваших воздыхателей. Даю слово! Но подумайте, Fräulein, если он упрётся и не захочет, что же мне делать?
— Тогда дайте мне слово, что вы будете делать всё на свете, чтобы заставить его приезжать. Говорю вам откровенно, он мне — и странно это, почему, — он мне очень, очень понравился!..
Адельгейм рассмеялся снова:
— Ведь это не первый раз, Fräulein! Сколько раз я от вас слышал, что молодой человек вам сразу страшно понравился. А потом через недельку вы же мне говорили: «Я ошиблась, он совсем дурак» или: «Он злой клеветник, лгун, хвастун!»
— Да, может быть, бывало. Но теперь это совсем не то… Вы сами знаете, этот ваш — не таков.
И, глянув пристально в глаза Адельгейма, Тора вдруг задумалась и почти печально поникла головой.
— Что с вами? — спросил Адельгейм.
— Я думаю… — отозвалась девушка, — что он то же самое, что вот мы с братом. Русский немец или немецкий русский. Но он взял всё хорошее у немцев и хорошее у русских. Он не сонный, как немцы!
— Спасибо! — поклонился Адельгейм.
— Да, вы все сонные! Что же делать? Я правду говорю. Вместе с тем он не грубый, благовоспитан, как немцы. А русские все грубоваты. У него есть ваш светский лоск.
— Спасибо на иной лад! — снова поклонился Адельгейм.
— Итак, дайте мне ваше честное слово, что с нынешнего вечера он будет у нас всякий день!
— Даю в том, что буду стараться, но отвечать, конечно, не могу.
— Только слово дайте!
— Постараюсь. В этом даю слово.
IX
Адельгейм упорно взялся за своего нового приятеля. Между ними тотчас зашёл странный разговор о г-же Кнаус и её дочери. Зиммер заявил прямо, что Доротея настолько красивая и симпатичная девушка, что он бы не желал жить в Петербурге и часто её видеть, потому что она опасна для молодого человека.