Старец замолчал и задумался, склонив голову набок.
— А тебе, пророче, доводилось видеть ад? — спросил он вдруг у Енисеева.
Тот растерялся, а потом сказал:
— Только на земле. Мне приходилось по работе бывать в местах заключения, так там тоже теперь всё набито юношами и девушками.
— Нет, милый, это еще не ад. В миру и не найти того, что можно сравнить со адом. Не зря его еще называют — пекло. Как ты думаешь: стал бы лукавый показывать преподобному Лаврентию это пекло?
— Да нет, не стал бы пугать, наверное.
— Вот и я так думаю. Выходит, Лаврентий был не оракул лукавого, а пророк Божий. А вот ты чей пророк, я еще не знаю. Но ведь и то правда, — неожиданно улыбнулся монах, — что без Божиего произволения ничто не обходится.
— Батюшка, простите мое невежество: а кто такой Лаврентий Черниговский? — робко спросил Енисеев.
— Не знаешь? Отче, — повернулся старец к стоящему в углу монаху-келейнику, — принеси ему книжку о преподобном Лаврентии. Это хорошо, что я о нем вспомнил. Мне силы пророчествовать Господь не дал. Не могу я тебе сказать: не пророчествуй, и не могу сказать: пророчествуй, как тот батюшка, к которому ты ходил. Я ведь не знаю, к чему ведут твои пророчества.
— К смерти людей иногда ведут, батюшка! — вырвалось у Енисеева.
— Я не об этом — мы все умрем. Есть пророчества, которые устрашают человека, уводят его от истинной веры, а есть те, которые веру в нем укрепляют. Какие твои, если ты сам не знаешь, веруешь ли ты? Должен ли ты удалиться от людей, зажить аскетической жизнью, чтобы обрести право пророчествовать? Тоже не знаю. Сказано, что антихрист тоже до поры до времени будет жить в сокровенном уединении, изображать из себя праведника. Если священник, с которым ты разговаривал, прав, и Господь тебя испытывает, то доверься Господу. Господь и Пречистая Богородица изначально вели преподобного Лаврентия, еще до того, как он стал монахом и пустынником. Больше ста лет назад жил Лаврентий, тогда еще крестьянский сын Лука Проскура, тихо и безмятежно послушником Николо-Рыхловского монастыря, служил регентом, ибо имел хороший слух и голос. Но пришел указ епископа Черниговского Антония о переводе Луки регентом в Черниговский Троице-Ильинский монастырь. Тяжело было Луке оставлять место своего спасения, где он в тиши и благодати учился живому молитвенному общению с Господом. Но вот снится ему сон: храм, а на паперти храма — лик Царицы Небесной, Которая его благословляет. Проснулся Лука, душа его умирилась, и поутру, не медля, он отправился в Троицкий монастырь. Добрался до города и — сразу к владыке Антонию: «Владыка святый, я приехал». «Хорошо, — ответил епископ Антоний, — будешь обучать пению мальчиков-семинаристов». Когда же Лука вошел в храм, узнал на иконе лик Владычицы нашей Богородицы, явленный ему во сне. Вот так-то, брат. Лаврентий-пророк кроток был. Кротции наследуют землю. А ты кроток ли?
— Да нет, совсем не кроток, хотя на людей не бросаюсь. А ветхозаветные пророки были кроткими?
— Кротость еще в мир не пришла, когда они жили. А ты неужто с ветхозаветными пророками себя сравниваешь? Ты что, на стогнах городов проповедуешь?
— Ну, иногда бывает… на людях… невпопад… Священник сказал мне: иди к тем, кто тебя слушать не хочет. Ну, сходил я к полякам — и что?
— Ты почитай, почитай преподобного Лаврентия Черниговского. Он еще не так давно умер, — я как раз родился в то время. Он, считай, современный пророк, а отличается ли чем от старых? Пророки во все времена одинаковы. Ничего нового в мире нет. Как и встарь, есть либо пророки во Христе, либо чернокнижники, либо обманщики. Ты, я вижу, не чернокнижник, не обманщик, но еще не пророк. Ведь и то домашнее животное, о котором я говорил, предчувствует, что его зарежут. Однако нам не приходит в голову считать его пророком. Предсказания о смерти мало чего стоят. Что с того, если я умру не сегодня, как мне напророчат, а завтра? Я ведь всё равно умру. Нам надо думать о жизни вечной, а не о том, что наступит в недалеком будущем. А самолеты всегда разбиваются. Не этот разобьется, так другой. Всё, что быстро летает, время от времени быстро падает. Но и то верно, что ни один самолет, не будь на то Божьей воли, не упадет. И я не исключаю, что Господь, по неизреченной милости Своей, в тот день выбрал тебя, чтобы дать возможность полякам избегнуть погибели. Ты предупредил их, а они не вняли. Значит, такая их судьба. Не думай о них. Думай о себе. Если Господь сделал тебя свидетелем Своего Промысла, то зачем?