– Молодец, Катенька, – Петр Николаевич прижал девочку к себе, свободной рукой легко взял рюкзак и повел всех в дом. Они вошли последние, Катя уже засыпала на ходу, шептала, спрашивала, где дети, а он успокаивал, все рядом, мы дома.
В этом доме была под запретом любая жестокость. Один раз в жизни, попадая сюда, ребенок подвергался вынужденному насилию – в первый день. На время воспитателям приходилось становиться жестокими, глухими к крику и плачу. Дети все помнили, долго не понимая случившегося, постепенно забывая лишения прошлой жизни, оставляя место только для одного дня. Детский ум проще и сложнее взрослого одновременно. Запоминает все, но и легко отбрасывает назад, в затерянные уголки памяти прошлую жизнь, живя настоящим, светлым и радостным. Но это происходит не сразу, для каждого свой срок забвения, которого нет у взрослых, помнящих все, осознанно вспоминающих все, поэтому будущее есть только у детей.
Детей разделили, мальчишки пошли с одноруким Володей, высоким, как башенный кран седым мужчиной, которому едва перевалило за сорок лет. Мальчишкам было проще, они рассматривали простой протез левой руки, который мог тремя пальцами-клещами что-нибудь брать, тянуть, поднимать, держать. Девочки вместе с Катей и двумя воспитателями пошли сразу в душевую, где всех раздели, одежду сложили по отдельным мешкам, потом решат, стоит ли ее сохранять или проще сжечь.
Как бы ни устали все, как бы ни больно было стоять под горячими струями, терпеть едкий раствор, которым обильно опрыскивали безжалостные женщины в резиновых фартуках и перчатках выше локтя, девочки стойко терпели, почти не хныкали. Катя терла девочек мочалкой, взмыливала шампунь, втирала его в голову, а девочки вопили и брыкались. Им было больно и страшно, но никто не убегал, доверяя Кате. После мытья всех девочек обрили наголо, Катю просто осмотрели. Девочки не плакали, привыкшие к этой процедуре, как в убежище находили вшей, то брили всех детей без разбора. Переодетые, чистые, они лежали на кроватях с белыми чистыми простынями, жестким матрасом, казавшимся им очень мягким, большой мягкой подушкой и накрытые ярким оранжевым одеялом в белоснежном пододеяльнике. Пижама, кровать, чистая постель, отдельная комната, где стояло еще семь кроватей, но в которой больше никого не было – все это удивляло, и девочки долго не могли уснуть.
Привели мальчишек, они были в таких же полосатых пижамах, побритые, веселые. Мытье скорее их позабавило, Володя придумывал разные игры, зная по себе, как дети из подземелья не любят мыться. Сегодня они спасались от ядовитых змей и кусачей мушки. Катя вкатила тележку с подносами для каждого. Дети сели и стали аккуратно есть кашу и бутерброды с вареной колбасой из червя. Давать другую пищу было нельзя, ее вводили постепенно, кишечник тут же отторгал неизвестные белки, а кожа покрывалась волдырями и кровоточащими язвами и зудящими красно-фиолетовыми пятнами. С первого дня начиналась долгая, но интересная адаптация ребенка к другой жизни.
– Уснули, – доложила высокая воспитательница. Как и другие женщины, она была очень худая, с длинными сильными руками и цепкими, как клещи робота, пальцами
– Быстро, хорошо поели? – Петр Николаевич взглянул на часы.
– Съели все, даже удивительно.
Вошли другие воспитательницы и сели на кушетку. Кабинет Петра Николаевича больше напоминал смотровой кабинет, здесь он больше занимался психотерапией у детей и воспитателей, с детьми было гораздо проще. Вошел Володя и встал в дверях, облокотившись о косяк. Он подмигнул воспитательницам, все они были очень похожи, как сестры, худые, с короткими стрижками, с карими глазами. Дети так и называли их – три сестры, часто путая имена, и никто на это не обижался, Петр Николаевич, ради шутки, тоже иногда путал их.
– Олеся, – обратился он к самой высокой. – Осмотр сделали, поражений нет?
– Не больше, чем обычно. Вылечим, мелкие язвы сами пройдут, как начнут досыта есть.
– Точно, мальчишки худые просто ужас, – добавил Володя. – У Заура много круглых шрамов на ноге, похоже, прикуривали.
– Да, похоже. Но надо осмотреть. Не расспрашивайте, ребенок сам все расскажет. – Надо привыкнуть, – сказал Петр Николаевич и заметил за спиной Володи шпиона, Юлю, остроносую девчонку с улыбкой до ушей, сующую свой нос во все дела. Она была солнечно-рыжая, и лишь в самую холодную зиму веснушки на носу и щеках бледнели от возмущения.
– Юля, я тебя вижу.
– А я это, просто мимо проходила, – не моргнув глазом, сказала Юля и смело вошла в кабинет. – Потерялась.
– Это ты и потерялась, – хмыкнула средняя воспитательница, они и садились всегда по росту, не без удовольствия продолжая эту детскую игру. Кто придумал так их называть и путать имена нарочно, никто уже и не помнил, как и многое другое, что устоялось и жило в этом доме.