Маша вырвала руки, отошла назад, тряхнула головой, так что из-под заколки вырвалась тугая, порыжевшая от дезинфектора коса, и бросилась на него. Она дала ему пощечину, потом, обхватила голову руками и целовала, горячо, срываясь на плач, ругая его, ругая себя. Кай все терпел, прижимал к себе сильнее, и Маша успокаивалась.
– Мира не будет, – ответила Маша, утерев слезы и улыбнувшись. – Для нас никогда не будет, пока все не сдохнем. Ты же это знаешь.
– Плевать. Я люблю тебя.
– И я тебя, дурак! Какой же ты дурак! Вы все такие! – Маша усадила его за стол и заставила есть. Странно, но Каю нее хотелось есть. Обычное чувство постоянного голода, которое передавалось всем рожденным здесь вместе с молочно-серой смесью, которой кормили младенцев, отступило вглубь. Он механически жевал, искоса поглядывая на сидевшую слева Машу. Она рассматривала его левую руку, водя пальцами по шрамам и жестким мозолям на подушечках пальцев. Какая у нее была тонкая и маленькая рука по сравнению с его ладонью.
– Почему ты плохо ешь? – строго спросила Маша, на него уже смотрел врач, и Кай поперхнулся.
– Не знаю, просто пропал аппетит. Наверное, тараканов переел.
– Глупости. Вам выдают белки со стимуляторами, чтобы не чувствовать усталости. Ты думал, что ты ешь на самом деле?
– Я читал твою книгу, – прошептал Кай, он знал, что за дверью пищеблока стоит несколько шпионов. Обо всем доложат до разбора, и пускай, ему нечего было стыдиться. – Мне надо еще раз перечитать, я много не понял, надо в библиотеку сходить.
– Лучше не стоит, – еле слышно сказала Маша и поцеловала его в ладонь. Это снова была она, когда-то веселая смешливая девчонка, сохранившая эту радость внутри себя, во взгляде, стеснительной улыбке. – Я тебе сама все объясню.
Кай отодвинулся вместе с лавкой от стола, раздался жуткий скрип. Маша рассмеялась, а за дверью кто-то заерзал, но войти не решался. Кай был довольно сильным, не смотря на не очень большой рост, среди девушек ценились высокие ребята с широкими плечами. Кай не накачивался, не жрал белки по-черному, жилистый, как перетянутый канат, с железными ладонями. В одежде он выглядел обыкновенно. Ребята, те, кто знал его, не боролись с ним в игровых поединках, зная, что проиграют. Кай легко поднял Машу и посадил на колени. В его руках она казалась совсем маленькой и беззащитной, не то, что в лазарете и с фонендоскопом на шее.
– Увидят же, – прошептала Маша, гладя его по голове и целуя.
– И пусть, мне все равно.
– Это глупо, – с грустью сказала она. – Ты мало здесь бываешь и не знаешь, что и как. Не думай, что я не хочу быть с тобой, но пока нельзя. Ты мне веришь?
– Верю, – Кай нахмурился, еще сохранившие родной цвет брови сложились черной галкой. – Я все хотел тебе раньше все сказать, но не знал как.
– Я знаю, я видела, что ты хочешь мне что-то сказать. А ведь мы впервые одни.
– Да, тут спрятаться негде. Надо уходить в город. Пойдешь?
– Пойду, – без сомнения ответила Маша, смотря ему в глаза.
– Можно взыскание получить.
– Я знаю. Я пойду. Я сама хотела тебе это предложит в прошлый раз, но ты меня так разозлил этим свитером!
– Я понял, но я же был осторожен.
– Кай, прекрати. Чтобы больше без ненужного геройства. Ты мне нужен живой. Ты мне нужен.
Маша прижалась к его груди и, как показалось Каю, уснула. Она и правда провалилась в глухой безмятежный сон на пять минут, больше она не позволяла себе спать в неположенное время, выработав эту привычку с детства. Тревога стекла незримой тенью в бетонный пол, а за ней пришла подавляющая волю усталость. Маша умела чувствовать это состояние заранее, надо было успеть сесть, лучше лечь куда-нибудь, чтобы не свалиться в обморок. Также падали неопытные разведчики и волонтеры на заданиях, съедавшие на ходу пайку. Она расскажет Каю, что им дают, но позже, когда они будут одни.
Маша спала, а Кай думал, что это несправедливо, вот так сидеть и прятаться. Потом он стал думать, что такое справедливость, и что она значит для них, живущих под обстрелами, запертых в подземных жилищах, в которые роботы не могут пробраться, а патрули бояться. Если бы был жив Бобр, он бы спросил его, Бобр всегда знал на все ответы.
– Мне пора, – Маша проснулась и, сверившись с часами на руке, вздохнула. – Вот, забыла совсем. Это тебе.
Она вытащила из нагрудного кармана куртки шоколадный батончик, крохотный привет из мирной жизни, невиданных краев, где люди живут счастливо, едят досыта и не боятся. Так им рассказывали в школе, не объясняя, почему они не могут уйти туда, покинуть эту проклятую землю. Это была запретная тема, дети чувствовали, понимали на ином, животном уровне. Несколько раз в год приходила гумпомощь, что в ней было знали немногие, распределением занимались пожившие и их дети. Так было заведено, и никто не задумывался, что может быть иначе.