— Клэр… нет… не может… быть… Клэр!.. Почему?
И кинулся к ней, сгребая в охапку, лихорадочно целуя застывшее и уже холодное лицо, и завыл в голос:
— Душечка моя! Клэр… любимая… Почемуууууууууууу…
Это «у» всверливалось в мозг, проникало до самых недр души, и Грэя потихоньку накрывала паника. Он готов был также рухнуть и завыть: «Нет!» Потому его просто ломало, корёжило, сминало неподъёмным грузом вины.
Я захотел, чтобы она не вернулась. Накликал беду.
Сознание металось, Грэя обливало холодным потом, колотило, как в лихорадке.
А тут ещё Циммер, идиот, подполз, обнял колени, посмотрел снизу через пелену слёз.
— Найди его, Грэй, — умолял он, и рот его расплывался в рёве. — Найди эту тварь. Приведи ко мне! Я зубами рвать буду. В клочья!
Грэй опустился рядом, обхватил друга за плечи, похлопал по спине и горько сказал:
— Ты не успеешь…
Циммер упрямо мотнул головой:
— Я стихийник! Я обрушу на него все громы и молнии! Все бураны и смерчи!
Но Грэй был неумолим, как заевшая граммофонная пластинка:
— Ты не успеешь…
Он не стал говорить сейчас Циммеру, что ему самому и ему подобным требуются годы упорных тренировок, чтобы хотя бы примерно сравниться с гуингаром по быстроте и скорости реакций. А вот силы так и остаются неравными. Поэтому прямое столкновение один на один гуингара с «серым осьминогом» вело к неминуемой гибели последнего.
Поэтому Грэй просто покрепче обнял друга и заверил его:
— Я отомщу за Клэр.
Циммер заплакал тонко и надрывно, беспомощный, слабый, не могущий даже поквитаться со своим обидчиком.
Грэй обернулся к верзилам, что сейчас застыли изваяниями за их спинами.
— Очень аккуратно грузите эту леди на носилки. Мы возвращаемся.
Самому же предстояло тащить Циммера — в таком состоянии тот едва ли мог поставить Незримый коридор. Грэю пришлось призвать на помощь весь свой контроль и самообладание, чтобы просто вспомнить формулу призыва — от переживаний за друга, разъедающей вины и медленно закрадывающегося страха — что если опоздаю вновь? что если не успею сам? — мутнело в голове.
Они материализовались в той самой розово-золотой гостиной с ангелочками. Грэй усадил Циммера в кресло, плеснул в бокал виски и протянул другу:
— Пей!
Тот молча подчинился, осушил залпом, уронил бокал на пол, закрыл глаза руками и вновь зарыдал.
Грэй не находил себе места и не знал, с чего начать. Подсказал Циммер, вскинув на него неожиданно сухой, но болезненно-блестящий взгляд:
— Нужно распорядиться… похороны… достойно… мою Клэр… пышечка, ыыы… — бормотание прерывалось всхлипами и воем. — Почему она? Почему? Два месяца… только два месяца!..
Грэй похлопал его по плечу:
— Спокойно, дружище, я распоряжусь. Устрою всё в лучшем виде, не волнуйся.
Он искренне хотел подбодрить, но выходило не очень, так как у самого на душе скребли кошки.
— И, — он горестно вздохнул, — мне жаль, что приходится это говорить, но тебе нужно собраться и обследовать Клэр. Гуингар и так на несколько шагов впереди нас. Надо собрать всю информацию, какая есть. Сможешь?
Циммер кивнул.
— А тебе… — по-прежнему прерывисто продолжил он, — надо переодеться.
И Грэй только теперь вспомнил, что на нём всё ещё серебряно-чёрная форма «серого осьминога»
— Да, не мешало бы… — и даже оглянулся в поисках шкафа, где можно разжиться одеждой.
— Сейчас, я могу… силы ещё есть… — Циммер пробубнил заклинание, сделал несколько пасов руками, и Грэй тотчас облачился в простой и удобный костюм горожанина, делавший его яркую привлекательную внешность блёклой и непримечательной.
Грэй коротко поблагодарил друга и, окликнув своих подчинённых, отправился в управу и другие учреждения хлопотать о захоронении Клэр Циммер.
Он ненавидел приносить дурные вести — да и кто же любит? — но предстояла ещё встреча с родителями Клэр. И она оказалась тем ещё испытанием. Безутешная родня в прямом и переносном смысле спустила на вестника всех собак. Кроме того, они во всём обвинили Циммера: мол, не выйди их дочь за этого прохвоста, была бы жива. И, конечно же, досталось и Грэю, раз уж он представлял интересы друга. Идти на похороны родные наотрез отказались.
К обеду, всё же, со всеми приготовлениями было покончено, и состоялась скромная церемония, во время которой Циммера пришлось держать всем троим «серым осьминогам», поскольку он норовил кинуться в могилу за женой.
К вечеру маг набрался так, что едва стоял на ногах, но Грэй был бы последним, кто стал бы осуждать его за это. Сейчас Циммер, ругаясь и плача, швырял с балкона ангелочков, и злорадно хохотал, когда те разлетались на мелкие осколки.
— Так вам и надо! — орал он вдогонку очередному ангелу. — Пернатые недоумки! Не уберегли мою пышечку! А она вам верила!
То был момент, когда человеку необходимо остаться один на один со своим отчаянием, и Грэй деликатно удалился.
Ему предстояло многое обдумать и привести в порядок собственное душевное состояние, где со вчерашней ночи царили беспорядок и полный раздрай.
Закутавшись в шерстяной плащ и став и вовсе неприметным, он бродил по опустевшим и очень тихим улицам Каперны.
Тишина угнетала. Казалось, тварь, по чью тёмную душу он явился сюда, уже прошлась по окрестностям, оставив после себя только смерть и пустоглазые «оболочки». От таких ассоциаций холодели руки, а по позвоночнику сбегали ледяные капли.
Я не позволю. Больше не оступлюсь!
Грэю было необходимо убедить себя, что он сможет. Потому что уверенность таяла со стремительностью льдины под ярким солнцем, а воспоминания о допущенной однажды и ставшей роковой ошибке наоборот набирали силу и крепли.
Он не заметил, как добрался до окраинной улицы. И только тут обратил внимание на жителей Каперны, бегущих в порт. Последовав за ними, он просто окаменел, когда понял, что именно вызвало такой ажиотаж. Корабль, чьи паруса в отсветах заката казались пурпурными и будто сияли.
Грэя будто облили ледяной водой в морозный день. Ирония судьбы теперь стала слишком уж жестокой. Она у него на глазах, отнимала у одних и щедро давала другим, обходя стороной его самого. Ненужного, неуместного, всегда лишнего и в чужом горе и в чужой радости.
Тяжко вздохнув, Грэй понуро побрёл прочь, чтобы не завидовать чьему-то счастью и не сглазить ещё и его.
Тропинка вывела в небольшой лесок, что расстелился пушистым зелёным ковром между Лиссом и Каперной. Здесь царил ласковый полумрак, позлащенный последними солнечными отблесками, в котором все предметы казались округлыми и уютными.
Грэй опустился на поваленный ствол, прикрыл глаза, желая отдохнуть, когда услышал тихие горестные всхлипы.
Он выглянул из-за деревьев на полянку, откуда и доносился плач, и увидел Ассоль. Она лежала на подушке опавшей листвы, свернувшись клубочком, и безутешно рыдала.
Она здесь? Плачет? В чём дело? Разве ей не следует уже быть куда-нибудь по пути в сказочную страну в объятиях своего отважного капитана?
Первым порывом Грэя было кинуться к ней, обнять, утешить, расспросить, что случилось? Неужели капитан того чудо-корабля оказался таким бессердечным гадом, что посмел обидеть его маленькую нереиду? Как мог этот мерзавец не исполнить её мечту! Такую дивную и восхитительную?
Грэй даже сделал шаг, чтобы подойти к Ассоль, но вовремя осадил себя: если ей сейчас несладко, он будет последним человеком, кого она захочет видеть.
И Грэй замер на своём наблюдательном посту, боясь даже пошевелиться или вздохнуть лишний раз.
Ассоль же, вволю наплакавшись, подложила крохотную ладошку под щёчку и, несколько раз скорбно вздохнув, заснула.