Дождавшись, когда сон окончательно захватит девушку в свой сладостный плен, Грэй, наконец, покинул укрытие. Он умел двигаться бесшумно, так что ни одна ветка не хрустела под ногой. Почти скользить над поверхностью.
Так, тихонько подойдя, он опустился рядом на колени и с замиранием сердца посмотрел на девушку. Она была сейчас так безмятежна, так прекрасна и так беззащитна, что у него даже защемило внутри от трепетной нежности.
Ассоль была самой невинностью в буквальном смысле этого слова. Не только физически, но и душевно, но и самими своими помыслами — чистыми, детскими, открытыми для сказки и чуда.
Её необходимо беречь и защищать, чтобы тьма и грязь этого мира ни в коем случае не запятнали и не сломили столь нежнейший цветок.
И от себя защищать тоже.
Ты не посмеешь! Никогда! Слышишь! Не допущу! — пригрозил он монстру, что урчал и ворочался внутри, требуя насыщения.
Скорее исполнить миссию и убраться отсюда, подальше, во мрак, холод, в бездну, где ему самое место. И навсегда забыть сладостный запах мечты.
Ассоль тихо вздрагивала, и Грэй, беззвучно выругавшись, снял плащ и укутал её, приговаривая:
— Что же ты, моя маленькая глупая нереида, улеглась прямо на землю? Так и простыть недолго, дурочка.
Не просыпаясь, девушка потянула плащ на себя, и завернулась в него, как в кокон, к радости Грэя.
Он осторожно коснулся кончиками пальцев шёлка её волос. Пробежался по колечкам, погладил локоны.
Бросил взгляд на нежный, приоткрытый во сне ротик. Её губы были тёмно-розовыми и по-детски припухшими. И Грэй решил, что по вкусу, они, должно быть, напоминают спелую малину. Но проверить — так ли это? — он не осмелился.
Ресницы у Ассоль столь пушистые и длинные, что, кажется, лежат на щеках.
В чертах лица девушки царила та неправильность, которая, сочетаясь, даёт нечто гармоничное и прелестное.
Грэй не мог отвести взгляд от милой трогательной картины спящей девушки.
Всё-таки судьба оказалась благосклонной к нему сегодня и подарила эти чудесные мгновения.
— Спи, моя сладкая нереида. И пусть принцы, которые тебя снятся, никогда не заставляют тебя плакать.
Он уселся рядом, с твёрдым намерением охранять сон девушки. Стремительно темнело, и опасность в лице разных хищников, в том числе и двуногих, становилась всё более реальной. Всякое может случиться со столь хрупким созданием, неосмотрительно прикорнувшим в лесу.
Наконец, последний луч нырнул в мягкую постель ночи, похолодало, и, Ассоль завозилась, просыпаясь.
Грэй успел отскочить в своё укрытие прежде, чем веера-ресницы взметнулись вверх и синие глаза доверчиво распахнулись.
Она наивно и прелестно потёрла их кулачком, потом, обнаружив плащ, улыбнулась, краснея — Грэй отлично видел в темноте, поэтому от него не укрылось милое смущение девушки. Она взяла грубую ткань и прижала её к щеке, заставив Грэя завидовать вещи и ревновать к ней.
Потом поднялась, заоглядывалсь и поспешила домой.
К счастью, отсюда до её маяка было совсем недалеко, и луна светила достаточно ярко. Но Грэй всё равно счёл нужным следовать за Ассоль до тех пор, пока она не стала взбираться по каменистой дорожке, ведущей прямо к двери скромного жилища.
Напоследок обласкав хрупкую фигурку взглядом, Грэй повернул к Каперне, почти счастливый и умиротворённый, впервые за долгое время.
В его душе тоже зажёгся маяк, он звал и манил, и указывал путь в обычно кромешных ледяных потёмках души. И Грэй уверенно ровнял по нему курс своего корабля.
Теперь он точно знал, что следует сделать, и это придавало сил.
========== Глава 7. В тихих водах ==========
Старейшина барабанил пухлыми пальцами по дубовой столешнице. Он был напряжён и взвинчен, потому что очень не любил, когда судьба переигрывает его. А нынче — переиграла, притом неожиданнейшим образом. Смилостивилась, паршивка, над гадкой девчонкой. Этой маленькой мерзавкой, которая осмелилась дать от ворот поворот ему — ЕМУ! — старейшине Каперны!
Как тут сохранять спокойствие?
Хин Меннерс, расположившийся в кресле по другую сторону стола, наоборот выглядел расслабленным и бесцеремонно раскачивал предмет мебели, поставив его на задние ножки и упершись руками в ребро столешницы. На его губах играла препротивная улыбка.
— Так вы полагаете, мой друг, выгорит? — спросил, наконец, старейшина. Груз тишины стал для него неподъёмным. В те минуты, когда в кабинете царило молчание, часы тикали особенно гулко, и каждый удар отдавался глубоко в сердце, до краёв наполняя его неизъяснимой тревогой. А тревожиться попусту старейшина не любил.
Меннерс лишь возмущённо хмыкнул:
— Вы ещё и сомневаетесь, милейший! Безусловно, выгорит, или не быть мне Меннерсом — плутом и лиходеем в седьмом поколенье!
Старейшина заёрзал на стуле.
— Так-то оно так, мой друг, но девица эта явно не так проста, как кажется сперва. Я думал, что после встречи с «моллюском» от неё рожки да ножки останутся. Ан нет, смотри ж, бегает живёхонькая!
— Ещё и дерётся! — добавил Меннерс, и для пущего эффекта тронул щёку, хотя там давным-давно и следа не осталось от лёгкой пощёчины Ассоль.
— Видите! — перегнувшись через стол, старейшина зашептал лихорадочно и таинственно: — Сдаётся мне, что наша Ассоль самая настоящая ведьма!
Меннерс рассмеялся ему в лицо.
— А вот заодно и проверим, из какого теста сейчас лепят ведьмочек, — сказал он. — И если Ассоль действительно окажется колдовкой — вам лишь на руку, уважаемый старейшина. Народ в Каперне расслабился и распустился, власти не боится, а свящённый костёр — ведь билль о нём всё ещё в силе? — старейшина кивнул. — Так вот, — продолжил Меннерс, — священный костёр знатно подогреет их верноподданнические чувства, разожжёт любовь к родным пенатам. Ведь вы, получится, вон какую угрозу от Каперны отведёте!
Заманчиво! Ой как заманчиво звучали речи плута Меннерса. Да-да, священный костёр был бы виден далеко. С самого Двора, поди бы, заметили! И ему бы зачлось, непременно зачлось. Верно ведь Меннерс говорит: давненько о Каперне не слышно. Затихла, залегла на дно, преет в собственном соку. Скучная, обыденная.
Нет, убийство жены мага-покровителя конечно добавило перцу сплетням, как и корабль с красными парусами, что вошёл намедни в порт, но и этого надолго не хватило. Посудачили обыватели и вновь расползлись в свои тихие мирки, по уютным домам. Гуингар — угроза далёкая и непонятная. А вот ведьма! Да ещё и в лице той, к кому привыкли, которую считали чудной, но ничуть неопасной. О, этого хватит надолго, на несколько поколений вперёд!
— И всё-таки, — вздохнув, проговорил старейшина, скорее итожа свои мысли, а не отвечая Меннерсу, — священный костёр побережём на крайний случай.
— План «Б»? — подмигнул трактирщик.
— Да, а пока что задействуем план «А» — схватить, надругаться, деморализовать. И тут явлюсь я — защитник и избавитель. Тогда уже ей некуда будет деваться, она сама падёт к моим ногам, умоляя спасти её. И, конечно же, потом не откажется и под венец пойти. Кому ещё она, порченная, нужна будет! Уж точно не принцам своим заморским!
И старейшина захохотал, отчего его обширный живот заходил волнами, словно желе.
Меннерс тихо пробормотал:
— Вот уж воистину «седина в бороду, бес в ребро», — но подобострастно подхихикнул. Отсмеявшись, вытер слёзы (они всегда набегали у него, если так самозабвенно хохотал) и проговорил:
— Ну раз уж мы таки пришли к общему знаменателю, то пора бы и денежную составляющую обсудить, — он сделал движение, будто шуршит купюрами. — Аванс, например.
— Аааа…— протянул старейшина и осёкся, поскольку из-за двери донеслись голоса: спорили его секретарь и некто, чей голос невозможно было спутать ни с чьим другим.
Секретарь упирался:
— Господин, я вынужден вам отказать. Старейшина очень занят. Просил не беспокоить.
Некто мягко, но упрямо гнул свою линию:
— Я уверен, для меня у него точно найдётся минутка и не одна.