И девушке казалось, она знает, кто именно позаботился о ней. Пусть тогда, в порту он — желанный, нужный, вымечтанный — прошёл мимо, не заметив звёзд в её глазах, сиявших только для него одного во всём мире.
Сколько насмешек обрушилось на неё! Сколько злорадства!
— Что, висельница, дождалась своего принца? — прыскали ровесницы, Люси и Петра. Когда-то, в своё время они поспособствовали тому, чтобы Ассоль выгнали из школы, и до сих пор не могли уняться, норовя досадить ей по любой мелочи. — Только ты ему не нужна. Да и кому нужна такая дура да ещё и уродка!
Девицы расхохотались. Стоявшие рядом парни подхватили. И понеслось, нарастая, девятым валом, закручивая, утаскивая в бездну отчаяния.
Чудилось, будто вся Каперна, каждый её дом — даже черепичные крыши подпрыгивают, а белённые стены ходят ходуном — смеётся над ней. Да что там дома и Каперна, тот самый нарядный парусник, который столь щедро покрасило закатное солнце, принимал участие во всеобщем веселье, подрагивая всеми своими лживыми парусами.
Терпеть подобное было выше её сил. Ассоль сорвалась и помчалась вперед, не разбирая дороги за густой пеленой слёз. Сейчас ей было даже больнее, чем в тот вечер, когда «серый осьминог» убил её Грэя. Она добежала до леса, выбралась на полянку, где всегда уединялась со своими мечтами, кинулась на гору пожухлой листвы и горестно разрыдалась.
Сердце, её бедное глупое сердце, вскормленное сказками и верой в несбыточное, отказывалось принимать данность. Слишком уж та была неприглядной и жестокой.
— Нет-нет-нет, — твердила Ассоль, сжимая кулачки. — Это неправда.
Сон. Страшный нелепый сон.
Нужно заснуть во сне. Ей всегда так помогало. Засыпаешь, просыпаешь — и нет больше следа от страха и неприятностей. Снова всё по-прежнему, снова на горизонте мечты маячат алые паруса.
Так будет! Надо заснуть, просто заснуть!
И тревоги этого дня сморили её, она заснула прямо на той куче листьев, которой рассказывала, рыдая, о своих бедах.
Заснула, а когда проснулась — её укутывал плащ, пахнувший морем и чем-то терпким.
Сказка вернулась, как и ожидалось. Её принц нашел свою Ассоль и согрел теплом своей любви.
Она тёрлась щекой о грубую ткань, и была самой счастливой. В душе уже привычно мурлыкал котёнок, в животе порхали бабочки.
Ассоль знала, как прекрасно любить. Но как же — во сто крат прекраснее — быть любимой! И этот плащ, простой, не очень аккуратно пошитый, был ей сейчас милее всех сокровищ и всех драгоценных нарядов.
Она завернулась в него и спокойно дошла домой, уверенная, что теперь ей ничего не страшно, теперь она будто в броне.
До полудня следующего дня она всё время выглядывала своего капитана. Представляла, будто он ищет по окрестностям случайно оброненный предмет одежды.
Ко встрече она подготовилась заранее. Выстирала и вычистила плащ, привела в порядок неровные швы, наложила едва заметные штопки на парочку обнаруженных крохотных дырочек. Так стало лучше. Значительно лучше.
Ассоль надела самое нарядное платье из всех — бледно-голубое, кисейное, с отделкой из тончайших кружев, напоминавших морскую пену. В таком наряде она выглядела лёгкой, почти невесомой, и самой будто вышедшей из вод первоокеана. Платье досталось в наследство от матери, и любая капернская модница отвергла бы его как ужасно старомодное, но для Ассоль мамино платье было самым красивым. Изящные синие туфельки без каблучков позволяли ей бегать, чуть касаясь земли.
Ассоль сидела внизу, у подножья скалы, на которой стоял её маяк, и вглядывалась в просёлочною дорогу: вот-вот поднимется пыль, а потом появится и одинокая фигура.
Он подойдёт и скажет — а голос у него непременно будет бархатистый, чуть простуженный морскими ветрами:
— Милая барышня, как-то вечером я забрёл в здешний лесок и случайно обронил там свой плащ, (конечно же, он ни за что не признается, что сам укрыл им Ассоль, но она-то будет знать, думала, густо краснея), не попадался ли он вам?
Она обязательно смутится и сердце у неё в груди заколотится быстро-быстро, протянет ему аккуратно сложенный и перевязанный кружевной ленточкой плащ и пролепечет:
— Не этот ли, господин?
Он скажет:
— Что вы! Мой был уже прохудившийся в нескольких местах, пыльный и старый.
Тогда она, ещё больше смущаясь, покажет ему штопки и заверит, что это именно тот плащ, который ищет благородный господин.
А капитан присядет рядом, возьмёт её за руки и скажет, что на самом деле искал вовсе не плащ, а её, что прошёл сто морей, выдержал тысячу штормов, пятьсот раз садился на мель, но всё равно добрался к ней. Потому она давно снилась ему, потому что он понял, что Ассоль из Каперны — его судьба. И уведёт её с собой, заберёт на свой корабль, и они вместе отправятся в страну, где круглый год в цвету абрикосы.
Так мечтала Ассоль, улыбаясь и прижимая ладошки к пылающим щекам.
На сей раз её мечтаниям помешал тот, от кого меньше всего можно было ждать подвоха.
— Вот ты где! — воскликнул Эгль, выходя из-за спины. Старик тяжело дышал и держался за бок. — Я оббегал все окрестности. Чего только не попередумал за это время. Уже и хоронил тебя. А ты сидишь тут! Сидишь и смотришь на дорогу!
— Я жду, — произнесла она так значимо, словно в этом — ожидании — и был смысл её земного существования.
— Чего на сей раз? С моря погоды?
Она впервые видела Эгля таким раздражённым.
— Хозяина плаща. Капитана того корабля, что пришёл вчера в Каперну.
Эгль присел рядом, положил ей руки на плечи, заглянул в лицо:
— Кажется, я всё-таки отравил тебя сказками. Ты совсем-совсем не готова воспринимать реальность, — он печально покачал головой. — Ну подумай сама: с чего бы тому капитану находить тебя в лесу и укрывать плащом?
— Потому что… ну ты же сам говорил… так сказано в пророчестве и так будет…
— Да, будет корабль под алыми парусами и принц, они будут. А вот про капитанов с плащами в лесу я ничего не говорил…
Ассоль печально вздохнула.
— Но ведь кто-то же там был и укрыл меня?
— Возможно, то просто добрые лесные духи сжалились над малышкой, уснувшей в лесу…
Ассоль не стала спорить, хотя и знала — Эгль не прав: плащ пах морем.
Старик поднялся и протянул ей руку:
— Идём, ты уже и так опаздываешь на встречу.
— Какую ещё встречу? — непонимающе воззрилась на него Ассоль. И только теперь заметила, что у Эгля в руках не привычный посох, а старинное, длинноствольное ружьё.
— С капитаном Грэем! — напомнил Эгль, и Ассоль почти простонала. За прошедшее время она сумела убедить себя в том, что «серый осьминог» тоже был лишь дурным сном, мороком, наваждением. И хотя накануне и выполняла его поручение, решила, что делала то для себя, просто чтобы разузнать последние новости в Каперне. Ведь ничего ценного ей разведать так и не удалось.
Так она и сказала Эглю.
— Мне жаль, дитя. Но тебе всё-таки лучше пойти и поведать об этом капитану Грэю. Помни, что от твоей лояльности к нему зависит жизнь твоего отца.
Ассоль сникла.
Реальность снова сурово и бесцеремонно вламывалась в её мирок. И теперь даже Эгль не препятствовал столь беззастенчивому вторжению.
— Да, — уныло проговорила она, — ты прав: надо идти. Может быть, капитан Грэй поймёт, что я бесполезна, как лазутчица, освободит меня от своего поручения и разбудит Лонгрена…
— Вот поэтому — идём.
Ассоль поднялась, опираясь на его руку, сунула подмышку свёрток с плащом и двинулась следом за Эглем.
Тот дорогой спешно излагал свой план: он спрячется за камнем, откуда отлично видно всю Бухту Острого мыса, и будет держать Грэя на мушке. И если мерзавец хотя бы попробует сделать что-то его милой Ассоль, тотчас же получит пулю про меж глаз.
Ассоль слушала вполуха. Ей совсем не хотелось видеться с «серым осьминогом» — он злил, пугал, выхолаживал. То были дурные, несвойственные ей и неприятные чувства.