Ближе, ближе, ближе…
Ассоль даже перестала дышать. Она ещё сильнее вжалась в стену. Если давеча она сомневалась в существовании гуингаров, то теперь была уверена, что перед ней он.
Где же тогда Грей со своими приспешниками? Снова наврал? Или с монстром заодно?
Ассоль заметила, что когда злится, становится не так страшно.
Но злость мелькнула вспышкой и прошла, а страх оставался, поэтому девушка не могла смотреть перед собой. Она зажмурилась, закрыла глаза руками и начала бормотать:
— Уйди-уйди-уйди… — будто то могло помочь.
Но рядом лишь гаденько хохотнули. На голову Ассоль набросили вонючий пыльный мешок, скрутили по рукам и ногам и куда-то понесли. Она визжала, извивалась, звала на помощь.
Но её всё куда-то тащили, не особо заботясь, чтобы при переноске ей было комфортно, а то и вовсе шпыняя, если она начинала особенно сильно брыкаться.
Наконец её грубо, как куль, швырнули на дно какой-то телеги и куда-то повезли.
Недавние злоключения с насмешками и брошенной в грязь мелочью померкли перед тем, что происходило с ней сейчас.
Сознание Ассоль не хотело воспринимать происходящее. Действительность продолжала казаться ей дурным затянувшимся сном.
Не может столько плохого случится одновременно!
Она не знала, куда её везут, кто и зачем.
От этого становилось ещё страшнее.
Плача, она простилась с отцом и Эглем. Она умоляла их простить её за все прегрешения, которые свершила вольно или невольно. За то, что мало говорила им, как сильно их любит. За то, что порой была своевольной и непослушной.
Ей было очень страшно и одиноко. Жизнь, которая до этого лишь баловала её, внезапно отвернулась и толкнула в водоворот злоключений.
Телега подпрыгивала на камнях, и Ассоль больно ударялась о доски днища, верёвки натирали кожу на руках, в мешке было нечем дышать. Бедняжка молилась лишь об одном: пусть эти страдания поскорее закончатся. И, будто услышав те мольбы, похитители остановили телегу.
Ассоль снова схватили и куда-то понесли.
В этот раз швырнули на пол, она больно забила локоть и заскулила.
Тогда с неё сняли мешок, и Ассоль увидела наглую ухмыляющуюся рожу Меннерса. Рыжий трактирщик сидел возле неё на корточках и разглядывал, будто товар.
— Ну что, висельница, — сказал он, — развлечёмся?
Она не поняла, что именно он имел в виду, но на всякий случай попыталась отползти подальше.
Меннерс не позволил ей этого. Ухватив за верёвку, которая стягивала её запястья, он потянул вверх, заставив Ассоль подняться.
Тут она увидела ещё двоих его подельников. Одного огромного, как шкаф, второго — хилого, юркого и на вид очень противного.
— Что вам от меня надо?! — всхлипнув, спросила Ассоль, когда Меннерс с помощниками протянули верёвку через кольцо, свисавшее с потолка, и девушка оказалась практически вздёрнутой за руки кверху. Это причиняло боль. Каменного пола она касалась лишь кончиками пальцев.
Меннерс осмотрел свою работу и остался доволен.
Затем подошёл к Ассоль, резко дёрнул за волосы, потянув на себя, и сказал ей на ухо:
— Ничего особенного, малышка, — тон его был противным, елейным, от него пробивало в дрожь, — только развлечёмся самую малость. И ты с нами. Тебе понравится.
Ассоль была столь чиста и наивна, что не до конца понимала, о каких именно развлечениях идёт речь. Ведь ей сейчас отнюдь невесело. Но когда Меннерс потянулся к её лифу и надорвал его, Ассоль охватила паника. Она забилась в путах, пытаясь раскачаться и вырваться.
— Нет, — молила она, когда до сознания стали доходить истинные намерения трактирщика и его мерзко ухмыляющихся дружков, — не делай этого! Не надо!
Меннерс мотнул головой:
— Поздно! Прошли те времена, когда ты могла просить. Будь сразу сговорчивее, не оказалась бы сейчас здесь. И не считала бы гроши у кучи гнилья.
Напоминание о недавнем унижении обожгло, как пощёчина. Ассоль сощурилась и сказала зло:
— Только попробуй мне что-то сделать! Я буду кричать! Так громко, что все услышат, прибегут сюда, и тебя посадят в тюрьму!
Меннерс в ответ лишь рассмеялся.
— Ты обязательно будешь кричать, я тебе гарантирую, — гаденько ухмыльнулся он и, окончательно дорвав лиф, взялся за корсаж, — во всю глотку. Только никто не прибежит тебя спасать, хоть надорвись.
— Напрасно ты так думаешь, — произнёс холодный голос у него за спиной.
И, показалось, стены помещения подёрнулись изморозью.
========== Глава 12. Солнце улыбки твоей ==========
Сливаться с городской толпой Грэй умел отлично. Так, как и втираться в доверие, мгновенно заводить друзей, производить нужное впечатление. Шарм, обаяние, манеры, физическая привлекательность, умение поддержать беседу на любую тему — и вот уже старушка, которой он помог донести корзинку с жирным гусем до повозки, выбалтывает ему всё о соседях и знакомых, башмачник делится табаком и последними сплетнями, и даже констебль норовит быть полезным «простому собирателю историй».
Грэй искал, вынюхивал, ловил след. Гуингар в этот раз попался необычный, он будто дразнил, играл, но оставлял знаки и подсказки. Мол, разгадай, Грэй, и может поймаешь меня, если успеешь.
Но от «серого осьминога» в этот раз упрямо ускользала логика чудовища. Обычно гуингары предпочитали однотипные жертвы — например, блондинок из высшего света, или брюнеток-торговок. Да и женские желания их обычно привлекали одинаковые — драгоценности, наряды, цветы, всегда что-то одно. Например, первый его гуингар нападал на пышненьких кулинарок. Его привлекал запах сдобы, окружавший их. Другой — ловил худеньких белошвеек. Тут же «всеядный» попался — ему всё равно, что жена мага-покровителя, что нищенка. И это значительно усложняло поиск.
Кто станет следующей? Может, вон та бабулька с огромной вязанкой лука?
Кто знает, но рисковать определённо не стоит.
Поэтому Грэй быстренько поравнялся с бабушкой и вежливо поздоровался.
— Вам, должно быть, тяжело? — он кивнул на вязанку луку.
— Нелегко, сынок, — тут же отозвалась старуха. — Годы не те, спину прихватывает, а до рынка ещё столько идти.
— Позвольте вам помочь, — предложил Грэй, лихо забрасывая себе на плечо луковую связку.
А в голове звякнуло: рынок! Конечно же, вот где «лакомства» на самый взыскательный вкус. Да и заезжие гости, разумеется, будут там: кто товар продать, кто наоборот что-то купить. Стало быть, им с бабулькой по пути.
Так Грэй и сказал ей:
— Мне не в тягость, да и по дороге нам. А с попутчиком всяко веселее шагать.
Старушка разулыбалась:
— Ой, счастья тебе, сынок, и невесту хорошую. Чтобы любила и заботилась.
— Премного благодарю, — ответил Грэй и даже умудрился расплыться в радостной улыбке. Так было легче маскировать накатившую печаль от несбыточности бабушкиных пожеланий. — А вы, уважаемая леди, не развлечёте ли меня историей?
— Историей? — удивилась старушка.
Она споро поспевала за Грэем, успевая при этом кивать знакомым и приветствовать их.
— Да, — сказал Грэй. — Вы наверняка слышали о том, что твориться в Каперне, а я больно охоч до подробностей происходящего.
— Если вы про тех несчастных, — старуха заоглядывалась, взяла Грэя под руку, чтобы быть ближе, — которых обнаружили с пустыми глазами, то… — она остановилась и поманила Грэя пальцем, а когда тот послушно наклонился, прошептала на ухо: — так понятно почему. В Каперне, — только цыц! никому! — «серые осьминоги». А рассказывают, если женщина проведёт ночь с этой тварью, — тьфу-тьфу! не дай Бог привидится! — она такой делается. Все жизненные соки из неё тот «моллюск» вытягивает.
Во время рассказа Грэя трясло от злости и отвращения: мозги некоторых — грязная помойка. Казалось бы, за столько лет пора было бы привыкнуть к тому, какая репутация закрепилась за ему подобными, но у Грэя не получалось. Он, конечно, давно исцелился от тщеславия и желания получать благодарность за содеянное, но смириться с тем, какими представляют себе «серых осьминогов» обыватели, никак не получалось.