Он отлип от стены, шагнул к двери и, уже взявшись за ручку, проговорил, не оборачиваясь:
— И ваш отец… Это, правда, для его же блага. Не все в моей команде столь благородны и подвержены влиянию девичьих слёз.
Он не слышал, что она сказал ему вслед, потому что, наконец, перешагнул через порог и окунулся в ночь.
Тёмная, она охотно поглотила тьму в его душе, впитав всё до капли, оставив ему лишь горькое послевкусие да ранящие осколки разбитой вдребезги девичьей мечты.
========== Глава 3. Где лежит гарпун? ==========
Буря грянула сразу, как только ночной визитёр покинул маяк.
За окнами завыло, захлопало, загрохотало. Древнее строение сотрясалось, грозя сдаться натиску ветра и рухнуть со скалы, покатиться вниз, рассыпаться на кирпичи, кануть в ревущем море.
Косыми резкими полосами хлестал дождь.
Злой и чем-то недовольный ветер изо всех сил хлопал дверью, неосмотрительно (так, кажется, сказал визитёр?) незапертой. Несчастная дверь с такой силой ударялась о стену, что слышно было, как ломаются и отлетают щепки.
Надо бы встать и закрыть.
А ещё лучше запереть на засов.
Нет, забаррикадировать шкафом и никого не пускать.
Всё это лихорадочно проносилось в голове Ассоль, но она продолжала сидеть, уставившись в одну точку. Шаль сползла и сбилась на поясе, а в тоненьком платье, считай на открытом ветру, девушка быстро продрогла до кости. Тем более что очередной порыв ветра, ворвавшегося непрошеным гостем в комнату, задул огонь в печи и потушил огарок свечки.
Всё вокруг погрузилась в темноту, и только вспышки молний иногда освещали её инфернальным и недобрым светом.
Добрый свет ушёл отсюда вместе с теплом и мечтой.
Их похитил и безжалостно уничтожил тёмный человек, явившийся ночью. И, уйдя, оставил за собой только холод, мрак и пустоту.
Но ей всё равно…
Пусть холодно. Пусть беспросветно. Пусть пусто.
Мёртвым не нужны тепло, свет, звуки, а Ассоль умерла несколько минут назад.
Очередная вспышка высветила на пороге комнаты нового посетителя. Но даже это не заставило Ассоль сдвинуться с места. Никто и ничто не причинит ей вреда более того, что уже был причинён.
Гость торопливо закрыл дверь, замкнул её на засов и крикнул:
— Эй, Ассоль, чего сидишь, как истукан? Лучше зажги какой-нибудь светильник, а то темень непроглядная.
То был старина Эгль, библиотекарь Каперны. Мокрый до нитки, с взвихрёнными седыми волосами вокруг начавшей лысеть головы и тревожным блеском в глазах.
Прежде бы Ассоль порадовалась бы его приходу, выбежала, бросилась на шею, стала бы выспрашивать, уложив голову на грудь, какую ещё историю он припас для неё. А старик хлопал бы её по спине, гладил по волосам и таинственно улыбался. Для неё он всегда припасал самое лучшее.
Но сейчас ей было не до его историй. Вообще не до чего, ей было всё равно.
Недовольно бурча, Эгль кое-как зажёг принесённый с собой фонарь, и осветил комнату.
— Смотрю, братишка Лонгрен опять так тесно встретился с кружкой-подружкой, что уснул, где упал.
— Нет, — глухим голосом отозвалась Ассоль, — он встретился с монстром, и тот забрал его бодрость. Теперь отец обречён на вечный беспробудный сон…
— Поэт из тебя никудышный, — сказал Эгль, подходя, — лучше толково объясни, что произошло. А то сидишь тут в темноте, с глазами как разбитые окна.
— Да, они разбиты. И душа улетела в ночь. Я теперь просто оболочка.
Эгль поставил фонарь на стол и присел на корточки рядом, внимательно осмотрел Ассоль, крутя её в руках, как куклу, и горестно проговорил:
— Кажется, я опоздал, и серый осьминог добрался до тебя?
Ассоль кивнула.
Старик обнял её и прижал к груди.
— Прости, девочка, я должен был явиться раньше, как только услышал, что «осьминоги» в Каперне. Должен был предупредить тебя, защитить. Это я виноват.
Ассоль мотнула головой:
— Не кори себя, я сама зажгла свет для блуждающих в ночи и оставила открытой дверь.
— Ну так что же? Ты делала это и раньше, потому что твоё доброе сердце болело о каждом, кому приходится странствовать в темноту и непогодь. Он не имел права врываться и делать с тобой…
— Он ничего мне не сделал, в том плане, как ты решил. Да, тронул пару раз, но я быстро дала ему отпор. Но то, что он всё же сделал, куда хуже, — и, не сдержавшись, она всё-таки всхлипнула и проговорила, расплываясь в рёве: — Он убил его.
— Лонгрена? — с ужасом пробормотал Эгль и пристальнее присмотрелся к лежащему на полу смотрителю маяка. Лонгрен как раз перевернулся на другой бок и громко захрапел, показав, что живее всех живых и покидать этот мир пока не собирается. — Так кого же? — недоуменно спросил старик.
— Грэя, — почти простонала Ассоль, уткнувшись Эглю в плечо. — Моего Грэя. И утопил алые паруса.
— Серый осьминог убил Грэя? Он сам тебе об этом сказал? — в голосе старого библиотекаря прозвучала надежда.
— Нет, он и оказался Артуром Грэем. И даже корабль у него «Секрет». Я видела документы.
Эгль отстранился, ласково провёл дрожащей старческой рукой по волосам девушки и тепло проговорил:
— Ты просто оказалась один на один с чудовищем, и это потрясло и напугало тебя. Иначе и быть не могло. Но всё же вспомни, я много раз тебе говорил: алые паруса и Грэй — не выдумки, не сказки, не пустяк. Это пророчество, и свершиться оно должно именно тем образом, как сказано, и никак иначе.
Ассоль грустно взглянула на Эгля, вздохнула и сказала:
— Должно быть, твоё пророчество ошиблось или судьба решила разыграть свою карту. И дала мне знак, что пора избавляться от детских мечтаний, ведь они, как правило, так далеки от реальности.
— Ах, дитя, — вздохнул Эгль, — жизнь всегда была сурова и несправедлива к тебе. Кроха, потерявшая мать в младенчестве, с отцом-пьяницей… Мне так хотелось подарить тебе детство, настоящее детство. В детстве сказки становятся реальными благодаря вере. Только огромная детская мечта способна превращать корабли в Летучие Голландцы. Я хотел, чтобы у тебя была такая же. Чтобы ты была счастлива.
Ассоль горячо и благодарно сжала руки Эгля:
— Ты и подарил. И я была очень-очень счастлива. Но детство кончилось, и Летучие Голландцы бросили якоря в своих небесных портах. Больше они не явятся мне.
Старик провел ладонью по щеке девушки и отечески поцеловал в лоб.
— Нет, дитя моё, они непременно придут. И корабль с алыми парусами — тоже. Не важно, как будут звать его капитана, Грэй или как-то ещё, но он будет. Верь мне и ни в коем случае не переставай ждать. Солнце погаснет над Каперной в тот день, как Ассоль Лонгрен перестанет выходить на берег и вглядываться в горизонт из-под руки.
И Ассоль снова тепло обняла Эгля, чувствуя, как в душу опять возвращается свет, а в окружающий мир — краски. Ведь всё не столь уж и дурно: отец просто спит (что ж, ему пора было хорошо отдохнуть), Эгль с ней, и пусть даже страшный и гадкий «серый осьминог» будет ждать её с докладом, она не испугается. Её сказка вернулась к ней, и так просто она больше её больше не отдаст.
Ассоль улыбнулась, встала, перевязала крест-накрест шаль и бодро поговорила:
— Эгль, помоги мне уложить Лонгрена, негоже в его возрасте отдыхать на полу.
— Что верно, то верно. Бери его за ноги, а я за подмышки подхвачу.
Вдвоём, пыхтя и фыркая, они кое-как перетащили Лонгрена на старенький диван у окна. Ассоль подоткнула отцу одеяло, поцеловала в седой висок и повернулась к Эглю:
— Помнишь, Лонгрен как-то рассказывал, что довелось ему, за его богатую жизнь, быть и китобоем?
— Как же не помнить. Он так упорно и долго повторял ту историю.
— Кажется, он говорил, что от той поры у него остался гарпун? Для особенно крупных рыб?
— Да, вроде упоминал о чём-то таком. Но зачем тебе, малышка? Неужто решила стать рыбачкой?
— Нет, — таинственно ответила Ассоль, — просто подумалось, если он подходит для большой рыбы, значит, сгодится и против гигантских головоногих моллюсков.