Эгль, услышав такой ответ, даже уронил руки.
— И всё-таки я прозевал. Измарал он тебя своей тиной, отравил тьмою.
Старик взял девушку за руку и усадил в кресло.
— Прежде чем мы отправимся искать твой гарпун, внимательно выслушай меня и запомни, что скажу. Серые осьминоги очень охочи до юных дев. Говорят, чем нежнее и моложе будет особа, тем слаще для них.
Ассоль поёжилась, покосилась на окно, из которого вовсю сквозило, подумала, что надо бы заткнуть дыру, а то быстро выстудит комнату, но вновь не сдвинулась с места. Словно любое упоминание о недавнем госте парализовывало её.
— Слаще? Они их что едят?
Эгль пожал плечами.
— Неведомо, но после встреч с этими тварями от девушки и остаётся, что оболочка да стеклянный разбитый взгляд. Как у тебя недавно.
Ассоль вздрогнула и, зажмурившись, потрясла головой, потому что память нарисовала ей картину, когда изящные пальцы незваного гостя превращались в мерзкие чёрные отростки, вились, змеились. Её передёрнуло при мысли о том, что этими руками он касался её. Трудно представить что-то более отвратительное.
Эгль похлопал её по спине и сказал:
— Почему бы он ни пощадил тебя сегодня, извлеки из этого урок и постарайся больше с ним не встречаться. Не испытывай в следующий раз судьбу.
Ассоль судорожно сглотнула, сжала подол юбки, скатывая край в рулончик, и выдала:
— Боюсь, мне придётся тебя ослушаться. Он заставил меня помогать ему в обмен на пробуждение отца. Если я откажусь — мой бедный Лонгрен так и останется спать на всю жизнь!
— Каков мерзавец! — взорвался Эгль. — Очень в стиле таких, как он, коварных и бездушных чудовищ, мрачных подводных гадов!
В своём возмущении Эгль был искренен и немного нелеп, но Ассоль и не подумала бы над ним смеяться. Ведь только боязнь за друга и милую воспитанницу могла заставить этого добрейшего человека потрясать в воздухе тощими кулаками, угрожая неизвестному и незримому врагу.
Ассоль вздохнула и закончила:
— Так что, Эгль, не обессудь. Мне придётся пойти.
— Одну не отпущу, не проси. — Он сложил руки на груди и вскинул голову, демонстрируя решимость и непреклонность.
— Но «осьминог», — называть того человека «Грэем», столь дорогим и так долго лелеемым именем, она не собиралась, — велел мне приходить одной.
— А ты и придёшь одна. Я спрячусь неподалёку, за камнем, возьму с собой ружьё — помнишь, я показывал? настоящее! — и буду держать тварь на мушке. Чтобы он даже волоска на твоей голове не тронул.
Ассоль бросилась наставнику на шею:
— Ах, мой чудесный храбрый Эгль! Как мне благодарить тебя за доброту и заботу?
— Просто выберись из этой передряги живой и дождись своего принца, уважь старика. А больше мне ничего и не надо. Только бы увидеть, как ты на алом паруснике уплываешь в закат.
— Я обязательно выполню твою просьбу, — искренне сказала она, прижав сжатую в кулачок ладонь к своему сердцу, полнившемуся любовью и благодарностью.
— Славная и добрая моя девочка, — расплылся в улыбке старик, заморгал глазами, силясь избавиться от счастливых слёз умиления.
— Это ты лучший, мой драгоценный Эгль, — она обняла его за пояс и склонила голову на плечо. Так, в кольце его рук, пригревалась, как в детстве, разнеживалась и успокаивалась.
Спокойствие постепенно возвращалось к ней, как утихомиривалась и смирнела буря. Молнии сверкали всё реже, ветер сменил тональность на куда более миролюбивую, дождь утратил ярость.
— Ступай спать, дитя. А я тут побуду, покараулю Лонгрена, подкину дровишек в печь, — сказал Эгль, ласково отстраняя её.
— А как же гарпун? Мы ж хотели искать? — чуть недовольно попеняла ему Ассоль.
— Утром и найдём, — Эгль завёл ей непослушную прядку за розовое ушко. — Не убежит. А ты отдохни, соберись с силами. Завтра точнее решим, как будем действовать дальше. Так что гони дурные мысли и вспоминай истории, что читала у меня в библиотеке. Помогает.
Ассоль послушно подставила лоб для благословения, и поспешила наверх, где едва не под самой башней, приютилась её комнатка — совсем крохотная, но полная уюта и милых сердцу вещиц.
Возле комнаты, в небольшой чердачной нише, стоял таз с кипячёной водой — хорошо, та не успела совсем остыть.
Ассоль поспешно разделась и, щедро напенив розовым мылом мочалку, стала с силой тереть себя. Чтобы смыть даже малейшую память о пакостных и тошнотворных прикосновениях «осьминога».
Переодевшись в байковую сорочку и нырнув под одеяло, она свернулась клубочком, притянув колени едва ли ни к подбородку. Так она чувствовала себя защищённее. Но, стоило только прикрыть глаза, как события минувшей ночи накатывали вновь.
Она помнила, как удивилась, увидев незнакомца, который трогал розы у неё на столе. Будто то была какая-то диковинка. Тогда, в неровных отсветах свечи, ночной гость показался ей нереальным, ангелом, зачем-то одевшемся в чёрное. Такой тонкой и изысканной была его красота. Ассоль никогда прежде не видела настолько привлекательных людей. Впрочем, она нигде и не была, дальше Лисса. Но и там, в большом шумном городе ей не встречалось подобных красавцев.
Высокий, стройный, широкоплечий, с золотистыми волосами и бронзовым загаром — словом, ночной визитёр был невероятно хорош собой.
Но стоило ему вскинуть взгляд, и будто острые зелёные стрелы впились в её сердце. Мгновенно, точно туман под порывом ветра, слетело и растаяло очарование его внешностью. Этот человек пугал и распространял вокруг себя ауру опасности. А когда заговорил, сыпля колкостями и злыми насмешками, и вовсе сделался гадок, несмотря на низкий бархатный голос, звучание которого очень понравилось ей сначала. Когда он язвил, ей казалось, что по красивому лицу идут трещины, и оно вот-вот рассыплется, и Ассоль увидит саму бездну.
А потом… он назвался Грэем, и теперь уже её мечты разлетелись в осколки. О нет! Она столько грезила Грэем, что знала до мельчайшей чёрточки, как он будет выглядеть. Пусть он не будет так красив, за то в глазах будет светиться добрый ум. Пусть он не будет так богато одет, но за то и в простой одежде покажется самым лучшим на земле. А как будет смеяться её Грэй! Все вокруг станут заражаться его смехом — искренним, открытым, радостным. Разве можно представить, что этот Грэй, стоявший перед ней теперь, так смеётся? О, нет. Лишь циничная ехидная усмешка может кривить эти красивые губы.
А как нагло и бесцеремонно он хватал её! Как собственнически звал «моей нереидой»! Разве мог так себя вести её Грэей? Милый, заботливый, такой хороший?
Она сомневалась и не верила, сопротивлялась правде, а та, как всегда, оказалась беспощадной и упрямо совала под нос факты: дорожный паспорт! Разве тут поспоришь?
А потом… сцену, где «осьминог» нападает на отца, она постаралась поскорее выкинуть из головы. Чересчур уж болезненной она была.
Всхлипнув ещё раз, она решительно сжала кулачки и поклялась, что завтра же найдёт гарпун, научится с ним управляться, и больше никогда и никому не позволит ни обижать дорогих ей людей, ни разбивать её мечты. Решимость придала уверенности и успокоила.
И тогда пришёл сон.
========== Глава 4. Не смотри в глаза… ==========
К дому Йоганна Циммера, мага-покровителя Каперны и своего закадычного приятеля, Грэй подошёл в тот светлый миг, когда заря уже лизала горизонт пунцовым языком. Невыспавшийся, промёрзший и страшно злой. Прежде всего, на себя — за то, что сделал и наговорил Ассоль, сразу же воздвигнув непробиваемую стену ненависти и отчуждения. Он, честно говоря, не представлял, как будет выкручиваться теперь, потому что совершенно не имел опыта общения с маленькими нежными нереидами.
Хотя чего лукавить — весь его опыт с женским полом совсем не годился для Ассоль. Хамство, собственнические замашки и ехидство — не лучший способ завоевать расположение светлой и чистой девушки.
В общем, всю дорогу к Циммеру Грэй грыз себя, притом так увлёкся самоедством, что даже не обратил внимания на то, как расстаралась буря, желая выдуть ветром и вымыть дождём все его горестные мысли и сожаления. Но Грэй умел прятать сокровенное — а всё, что касалось Ассоль, тут же становилось таким — на самом дне своей души, надёжно запечатывая в сундуки памяти. Никакому шторму туда было не добраться. То его личная территория, куда можно уползать и предаваться меланхолии.