Великий дар, шепчет Город. Дар и испытание.
Мы сидим на крыше и болтаем ногами в воздухе. Где-то далеко осталась съемная квартирка, которую разнесли в порыве страсти. Вернулась ли туда подруга-сожительница Лизы или пропала, слишком напуганная, мы не знаем. Да и не важно все это. Остались далеко минуты, часы утешений, когда после того чудесного, что между нами произошло, - язык не поворачивается назвать это сексом, - когда после этого она разревелась.
- Я не хочу, не хочу, - причитала, тыкаясь носом мне в плечо, - я так боюсь... а они, они такие сладкие...
- Бедная моя девочка, - шептал я, укрывая барьером рук, укачивая, будто ребенка.
Бедная девочка, как же сложно было ей, мало понимающей, что происходит и почему, но страстно, всей натурой своей желающей крови тех маленьких и смешных, которых любила всегда, и теперь любит, но -- по-другому. Заплетать косы и играть, изображая коня, вытирать слезы и обнимать, утешая, укладывать спать, а самой все видеть, как бьется тонкая жилка на шее, призывая коснуться пульса и пить, чувствуя слабеющие толчки.
Она всхлипывала все меньше, замолкала, а я перебирал шелковые пряди и говорил, что все будет хорошо.
Ложь, конечно, но как охотно ей верят.
И вот сейчас мы сидим и болтаем ногами. Лиза качается на самом краю, будто раздумывая -- прыгать или нет, - волосы цвета меда закрывают лицо, качаясь в такт вместе с ней. Тиха и печальна, прямо забытый хозяйкой ангел-хранитель.
Молчит, не кидается больше словами, что лучше ей было умереть, чем жить - так.
- А с тобой что случилось?
Отчего-то неловко становится рассказывать про ту девицу, с которой все началось.
- Да так, ничего особенного. Шутка судьбы, не больше.
Смотрит пристально, но молчит. Снова молчит. Чувство вины встает между нами. Я боюсь, что замкнется в себе. Но нет, хмыкает.
- Что?
- Ничего. Вампир-травматолог.
- Смешно, да?
- Нет. Грустно. Как же тяжело тебе, должно быть, людям жизни спасать, а не отнимать их.
Стискиваю зубы и не признаюсь, и хочу отмахнуться, мол, пустяк, но она не поверит. Потому как знает -- да, тяжело.
- И что дальше? Что делать?
Движение плеч не лучший ответ, но иного предложить не могу. Разве что...
- Жить.
- Жить? Еще скажи: по-прежнему. Я... не осилю. Что, если однажды сорвусь? Если жажда станет сильнее разума? Такого себе не прощу. Да и ты не простишь.
Отворачивается и смотрит на город, на россыпь огней и светлое от того небо, на далекий шпиль и темные воды канала. Тучи сгущаются, пахнет близким дождем. Она все болтает ногами в воздухе, рисуют носки кроссовок одной ей понятные фигуры. Зависает на краю, скребет руками по крыше, теряя равновесие, и тут же его восстанавливает.
- Так легко соскользнуть, - бормочет.
- Если бы это могло помочь.
Перед внутренним взором тело на тротуаре, капли дождя умывают землю. Если б легко так было избавиться от этого... дара.
Лиза вскидывает голову, в глазах слезы.
- Дар, говоришь? Это - дар?! Я подругу чуть не убила! Я хотела ее убить. Понимаешь, хотела! Спасибо, дорогой, ты подарил мне величайшее на свете проклятие.
Нет! Хочется заорать, но лишь вздыхаю, принимая все ее обвинения.
Но ведь это и вправду дар, шепчет кто-то внутри меня. Столько возможностей при нечеловеческой силе, выносливости, тонком чутье и удачливости, обаянии и красоте. Если обернуть все во благо, сделать можно чуточку больше, можно - все!
И если дано испытание это, то надо его пройти.
- Только для людей мы останемся убийцами-кровососами. Так всегда было, зачем кому-то что-то менять?
Зачем? Кому-то что-то...
Не ангелы мы, да. Но Господи Боже, наша сущность, это ведь дар, правда?