На нас рыча бросились чудовища. Милосердная. Я, сжав кулаки, кусала губы до крови, чтобы не закричать, не сбить концентрацию Ролана и не поддаться панике. Чудовища — люди. И Ролан мог их убить, защищая нас. Что же делать? Это невыносимо! Ведь это не враг, с которым бьёшься насмерть, там хотя бы всё просто: он тебя или ты его, но эти люди не виноваты! Они заколдованы. Они не ведают, что творят.
Скрюченные острые когти уже тянулись к горлу монсеньора, в горящих глазах — звериная жажда крови… Вдруг заколдованные рухнули, словно подкошенные. Я даже не успела понять, каким заклинанием воспользовался Ролан.
— Мне казалось, вы пытались спасти улучшенных, — прохрипел Ллонк с ядовитой ухмылкой. — Они же люди! Ни в чём неповинные люди, которых я заколдовал.
От злости потемнело в глазах. Он всё просчитал! Мерзкий, ничтожный! Этого человек продал душу за возможность творить свои ядовитые произведения. Ллонк рассчитывал на то, что мы не захотим убивать чудовищ и окажемся беспомощными!
— Всему своё время, — холодно ответил Ролан. — Я не убил их, а лишь обездвижил. Они немного мешали нашему выяснению отношений.
Ллонк рассвирепел. Взмах рукой, заклинание, и по стенам поползли чёрные стебли, на которых то тут, то там уже прорастали те самые грибы… Камни с жалобным скрежетом (клянусь, я чувствовала, как гранит стонет от боли!) стали сдвигаться, чтобы зажать нас и стереть в порошок.
— Пожалуй, я вас покину, — Ллонк равнодушно пожал плечами. — Дела, знаете ли. Жаль. Вы и ваша дама — весьма ценный ресурс. Но боюсь, слишком упрямый. Бунтовщики мне не нужны. Это опасно. Прощайте!
Ролан бросил вслед аптекарю заклинание — раздался короткий вскрик, полный боли.
— Попал? — прошептала я.
Ролан ничего не ответил. Схватил меня за руку, и мы рванули прочь, подальше от этой западни, то искрящей цветущими звёздами, то грозящей ядом грибов. Стены трясло, земля ходила ходуном, сверху падали камни — мы едва успевали увернуться. Мы не удержались на ногах и рухнули.
«Это конец», — подумала я, понимая, что нам никто и ничто не поможет.
— Ролан. Я люблю тебя.
Но монсеньор и не думал прощаться. Прильнув к стене, он гладил камни ладонями и что-то шептал. Я почувствовала льющуюся непрерывным потоком магию. Его магию! Чистую… Прозрачную, как небо, как ледяная вода, бегущая с горных вершин. Глаза ослепил лазоревый свет, так сияет магия Альфреда. И мне вдруг стало стыдно: Ролан сражается, а я трясусь, как овечий хвост!
Что со мной? Забыла, как драться?
Поползла к нему, не делая попыток подняться. Метр, другой. Я смогу. Мне это важно так же, как дышать! Добраться, коснуться своими дрожащими ладошками сильных, уверенных, любимых рук, помочь.
— Джо! — он улыбнулся, когда я схватила его ладони.
Нет, он точно сошёл с ума! Вокруг всё трясётся, того и гляди горы рухнут на голову, а монсеньор Ролан изволит веселиться?
— Все под контролем, — слышу голос любимого и понимаю, что что-то меняется вокруг.
Миг, и стены замерли, словно заснув. А мы… мы оказались на белом снегу под лучами яркого солнца.
— Выбрались? — спросила, подняв ничего не видящие глаза на любимого.
глава тридцатая
— Кр-р-р-р-р!
— Колокольчик!
Огромная тень налетела, подняла со снега, укрыла крыльями от враждебного мира и счастливо закурлыкала.
— Колокольчик.
Мой грифон. Я перебирала жёсткие перья, смеялась и плакала.
— Всё. Всё, родной.
Он отвечал что-то, баюкал. Возмущался моей безалаберностью, рассказывал, как испугался.
— Жива я. Жива. Только не вижу ничего.
Взмах крылом, и моя слепота исчезла. Вижу! Золотые глаза Колокольчика. Белое гладкое плато, похожее на поднос, который держит над головой гора-великан, подставляя солнцу, пусть полюбуется, какими замысловатыми узорами украсило его время!
Грифоны, как их много! Гвардейцы Ролана в чёрных мундирах, в зелёных егеря. А вот и Грегор, старый друг.
— Ролан! Выбрались? Джо! Счастье, счастье-то какое!
Грегор сияет довольной улыбкой, торопится по утоптанному сотнями ног и лап снегу.
— Мы уже и не… — Грегор кому-то машет — на плечи мне и Ролану падают тяжёлые тёплые плащи. — Уже и не надеялись.
— Кх-р! — сердится на него Колокольчик.
Бывший глава егерей, а ныне целый министр осекается и смущённо косится на меня. Я же не знаю, как сдержать счастливые слёзы. Тяжесть плаща, чистый белый снег, воздух, грифоны, знакомые лица. Мы у своих! Хорошо-то как.
— Когда горы заходили ходуном, — Грегор покачал головой. — Я почти было отчаялся. Думал — всё. Беда. Ваши-то раньше появились, — он кивнул на Брази, который ждал своей очереди, чтобы подойти к нам.