— Листер разговаривает, ну как всегда, — говорит она мужу.
— А как он, по-твоему, должен разговаривать? И охота тебе, ей-богу?
— Но чтобы так, совершенно обыкновенным тоном! — шепчет она. — Ох, мне страшно!
— Ничего не будет, миленькая, — вдруг он крепко ее сжимает. — Ничего, ничего не будет.
— Нет, я просто в воздухе чую, это как электричество, — шепчет она. Он берет ее за руку, тащит в теплую комнату. Она маленькая, совсем юная. Хотя вид ее не вызывает подобных опасений, она говорит: — Я, кажется, с ума схожу.
— Клара! — почти кричит швейцар. — Клара!
Она говорит:
— Ночью я видела ужасный сон.
Сесил Клопшток, барон, — у себя на пороге, осунувшийся, дряблый. Дверь открыта, подле нее стоит Листер.
— Баронесса? — спрашивает барон, рассеянно роняя на руки Листеру свое пальто.
— Нет, сэр, баронессы нет еще. Мистер Пассера ожидает.
— Давно?
— С половины седьмого, приблизительно, сэр.
— Был с ним кто-нибудь?
— Две женщины, в машине, ждут снаружи.
— Подождут, — говорит барон, по белым и черным плиткам направляясь к библиотеке. Мешкает, собирается повернуть, потом говорит: — Там помоюсь, — разумея, очевидно, душ при библиотеке.
— Я счел за благо, — говорит Листер, входя в людскую, — сообщить ему про тех двух особ, которые ждут снаружи, по его лицу угадав, что он и сам их видел. «Был кто-нибудь с мистером Пассера?» — спрашивает, а сам в глаза заглядывает. «Да, сэр, — говорю, — две женщины, ждут в машине». И зачем понадобилось задавать мне этот излишний, праздный вопрос, ума не приложу.
— Это он вас пытал, — говорит Адриан, взбивая в мисочке яйца.
— Я, собственно, и сам так решил, — говорит Листер. — И я задет. Я открыл дверь библиотеки. Пассера встал. Барон говорит: «Добрый вечер, Виктор», Пассера отвечает: «Добрый вечер». После чего, поскольку услуги мои не требовались, я почтительно ретировался. Sic transit gloria mundi[3].
— Посидят, выпьют, — говорит Пабло. Он навел красоту и теперь издали любуется своими волосами в овальном зеркале. Так и сяк поворачивает голову, и волосы темно поблескивают.
— Льда не требовал? — спрашивает Элинор. — Вечно льда им не хватает.
— Льда у них в баре предостаточно, — говорит Листер. — Я сам положил, и под вечер еще поставил намораживать, я, лично, пока вы тут все были заняты собственными делами и названивали по телефону. Льда у них предостаточно. Им не хватает только баронессы.
— А-а, приедет она, будьте спокойны. — Кловис, встряхивая, тщательно уравнивает края в стопке своих бумаг.
— И где ее только носит. — Элоиз плюхается в пухлое, обитое кретоном кресло. — Уж хочется покушать тихо-спокойно.
Адриан приготовил поднос: поставил на него блюдо с омлетом, тарелочку с намасленными тостами, чашку на блюдце и серебряный термос с каким-то питьем. Элинор, оторвавшись от сервировки стола, рассеянно кладет на поднос нож, вилку, ложку; потом накрывает серебряными крышками тосты и омлет.
— Ты что? — Адриан сгребает с подноса нож и вилку. — Совсем уже?
— Ой, забыла. Весь день такое состояние. — Элинор заменяет нож и вилку большой ложкой.
Листер подходит к внутреннему телефону, снимает трубку, жмет кнопку. Телефон жужжит.
— Ужин направляется к нему, на чердак, — говорит Листер. — Ваш воспоследует.
Телефон опять жужжит.
— Мы будем держать вас в курсе, — говорит Листер. — От вас требуется одно: оставаться на месте вплоть до дальнейших наших указаний. — Вешает трубку. — Сестра Бартон дергается, — говорит он. — Этот, на чердаке, разгулялся и, возможно, к ночи еще ухудшится. Тот же случай — интуиция.
Адриан берет поднос, несет к двери, с порога спрашивает:
— Может, сказать сестре Бартон, чтобы доктора вызвала?
— Предоставим это сестре Бартон, — отзывается Листер мрачно, явно занятый другими мыслями. — Пусть уж она сама, как знает.
— Я с ним, на чердаке, тоже, если что, могу управиться, — говорит Элоиз. — Я всегда с ним очень даже хорошо умела.
— Ты бы, девушка, лучше, как поешь, прилегла поспать, — говорит Кловис. — Впереди у тебя важная ночь. Репортеры набегут с самого утра, а то и раньше.
— Это не случится раньше чем, примерно, в шесть утра, — говорит Элоиз. — Они как начнут ругаться, так всю ночь и не уймутся. У меня интуиция, вот и мистер Листер говорит, и...
— Только, что касается твоего положения, исключительно, — уточняет Листер. — В прочее время интуиция твоя равна нулю. В прочее время ты пень пнем. Просто, в твоем положении Ид[4] стремится одолеть Эго.
— Меня надо баловать. — Элоиз жмурится. — Почему мне винограду не дают?
— Дали бы ей винограду, — говорит Пабло.
— Только не перед обедом, — говорит Кловис.
— Клара! — кричит швейцар Тео. — Клара!