Поль давно не выезжал из пропитанной смогом Атланты и сейчас с наслаждением вдыхал свежий воздух, напоенный запахом соли и водорослей. Вокруг маяка кружили чайки. Арчи повел его к длинному кирпичному зданию с белыми окнами и опускающимися ставнями. На вывеске красовалась голова моряка и шлюпка охотника на китов. Судя по видневшейся там же дате, здание служило трактиром уже почти триста лет.
Внутри оно было поделено на маленькие помещения с просмоленными балками. Не ожидая приглашения мэтра, Арчи пересек первый этаж и вошел в небольшой кабинет, где уже стоял накрытый на двоих стол. В окне виднелись только море и небо. Время от времени в воздух вздымался клок пены.
— Здесь можно говорить? — спросил Поль, бросая взгляд на стены, украшенные голубыми фаянсовыми тарелками.
— Нет проблем. Мы отлично знаем это заведение, — ответил Арчи, разворачивая накрахмаленную салфетку. — Честно говоря, оно нам и принадлежит.
Вместе с Полем и по рекомендациям мэтра он выбрал блюда и прибавил:
— И принесите бордо. Что-нибудь приличное… «Шато Бешевель», например. И непременно девяносто пятого года.
Когда официант вышел, Арчи сказал:
— Год, когда вы ушли от нас, Поль…
Они мирно пообедали. У Арчи хватило такта не перейти немедленно к делу. Он расспрашивал Поля о жизни и планах на будущее, прерываясь лишь для того, чтобы пригубить вино из бокала. Делал он это не как французы — с улыбкой и выражением полнейшего удовлетворения, — а как англичане, с суровым и обиженным видом, словно представляя вино строгому судье. Он казался готовым принять как оправдание, так и самый суровый приговор.
Наконец, он вынес постановление о прекращении дела: — Можно пить.
Потом он с грустью вспомнил о своей жене. Поль ее никогда не видел. Она скончалась два года назад, и смерть, казалось, наделила ее всеми мыслимыми добродетелями, хотя при ее жизни Арчи не жалел слов, оплакивая свою долю. Место жены заняли его четыре дочки. Арчи сокрушался о том, что они его разоряют и вышли замуж лишь оттого, что хотят поскорей довершить свое черное дело. Все его зятья не имели работы и, что хуже всего, не были англичанами. Арчи умел посмеяться над собой, но шутить на эту тему не позволял.
Они отказались от предложенного мэтром десерта. Арчи заказал к кофе напитки и сам церемонно выбрал арманьяк. Он так и сяк вертел свой бокал, согревал его в руках, нюхал и, наконец, с насупленным видом сделал большой глоток.
— О чем это мы говорили по дороге? — спросил Арчи. — Ах да, я рассказывал о новых частных бюро.
— Можно сказать и так, но мне кажется, они существовали всегда.
— И да и нет. Кое-какие фирмы издавна перебивались на рынке. Обычно их возглавляли уволенные сотрудники Конторы, которых таким образом отблагодарили и вытурили, так как больше они ни на что не годились. Время от времени они получали пару контрактов от фирм, впечатленных образом бывших разведчиков. В лучшем случае этого едва хватало на скромную жизнь, в худшем — они принимались писать мемуары.
После своей отставки Поль получал предложения от такого рода организаций, но всякий раз вежливо отклонял их.
— Признаюсь, что когда я начинал дело, — сказал Арчи, — я боялся повторить их судьбу. Но, о чудо, мы увидели настоящее возрождение частной разведки. Это был потрясающий шанс, настоящий золотой век. Упадок Конторы открыл нам дорогу.
— Там дела идут все так же плохо? Мне казалось, что после одиннадцатого сентября они воспрянули духом.
Поль боялся признаться в том, что после терактов в Нью-Йорке он какое-то время хотел бросить все и вернуться на службу. Он даже созвонился с двумя из своих бывших коллег, чтобы расспросить их на этот счет, но оба раза беседа свелась к обсуждению выслуги лет и зарплаты. Поль решил не продолжать.
— Я полагал, что вы не читаете газет, — усмехнулся Арчи. — Выходит, об одиннадцатом сентября все-таки слышали?
— Ко мне в клинику привезли двух парней из этих башен. С полным параличом.
— Простите. Мне не всегда удаются шутки. Вы правы. После трагедии в Международном торговом центре правительство получило сполна, и в ЦРУ дела пошли лучше. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы сохранить все свои дурные привычки и бюрократию.
Арчи ничего так не любил, как смесь острого словца с дорогим налитком. Вот и сейчас он запил последнюю фразу глотком арманьяка.