Тед выслушал ее совершенно спокойно и сказал то, что потом не выходило из головы Жюльетты весь остаток дня:
– Следят только за тем, чего боятся.
И, прикрыв, как всегда, когда он хотел скрыть свои чувства, голубые глаза, добавил:
– Люди не боятся того, чего не могут и вообразить.
Он, как обычно, говорил невпопад, словно и не слышал вопроса Жюльетты. Ведь наблюдение могло быть вовсе не связано с их планом. Полиция могла решить, что они просто злоумышленники или террористы, прибывшие из-за границы.
Хэрроу понял, что Жюльетта хочет обиняком разузнать про планируемую операцию, и подбросил ей эту подсказку, которая не приближала ее к разгадке, а лишь подогревала нетерпение и энтузиазм. Операция, которую они задумали, не имела аналогов в прошлом. Готовилось нечто совершенно невиданное и невообразимое.
Нужный эффект был достигнут. Два дня Жюльетта думала только о его словах. Больше никаких вопросов она не задавала.
Ее мирная жизнь, приправленная ожиданием событий и располагавшая к размышлениям, оборвалась в одно прекрасное утро. Поднявшись с кровати, Жюльетта увидела Хэрроу на террасе. Он был мрачен. Она села за стол, и против обыкновения Тед сразу же задал ей вопрос:
– Ты с кем-нибудь говорила до своего отъезда?
– До отъезда откуда?
– Из Франции.
Жюльетта пристально посмотрела на него:
– Пожалуйста, хватит допросов! Мне кажется, что я снова в Южной Африке. Что случилось?
– Тебя разыскивают.
– Кто?
– Не знаю.
Жюльетта пожала плечами и взяла чайник, чтобы наполнить кружку.
– Похоже, это люди, которые неплохо осведомлены. Они знают про Джонатана и про то, что во Вроцлаве работала ты. – Легавые?
– Вроде бы нет.
– Французы?
– Американцы.
– Тогда это ФБР. Они же должны следить за тобой, верно?
– Не ФБР, это точно. У нас есть там пара друзей, которые делятся сведениями. Они оставили нас в покое с тех пор, как мы ушли из «Одной планеты».
– Ты полагаешь, они могут до нас добраться?
– Может быть, но мы знаем, как запутать следы.
Хэрроу говорил тихо, без всякой враждебности, хотя Жюльетта знала, какое значение он придает операции.
– Придется начать операцию раньше, чем предусмотрено.
– Когда?
– Завтра утром. Ты вступаешь в игру. Пора забрать колбу оттуда, куда ты ее положила.
Расставшись с Арчи, Керри и Поль остановили проезжавшее мимо такси. Это оказалась «джульетта-ти» выпуска 1970-х, и, похоже, шофер дорожил ею больше, чем жизнью. Ему самому было под восемьдесят, он носил черные очки и кожаные перчатки. На поворотах машину вело в сторону. Такого рода зрелище обычно веселило Поля, но в этот раз он обмяк на заднем сиденье и грустно смотрел на красные фасады домов, блестевшие от дождя.
– Что это с тобой? – спросила Керри, казавшаяся, напротив, расслабленной и довольной.
Поль пожал плечами:
– Я что, должен радоваться такому жалкому концу всей истории?
– Какому концу?
Поль внимательно посмотрел на Керри, чтобы понять, не смеется ли она над ним, но та держалась очень уверенно.
– Что ты хочешь сказать?
Она повернулась к Полю. Чтобы сполна насладиться пьемонтской весной, Керри выбрала легкое декольтированное платье, а голову с утра украсила замысловатой прической из вьющихся косичек. В этом была вся Керри – с ее способностью улавливать дух местности, становиться на время итальянкой больше, чем сами итальянки, а через минуту, натянув военный комбинезон, уже прыгать с парашютом. Ни одно из тысячи мыслимых обличий не могло посягнуть на цельность личности Керри. Она не погружалась в мучительные поиски своего «я», а просто увлеченно играла, демонстрируя завидный аппетит к жизни и ее радостям в любом их проявлении.
– Срок нашего контракта истек. Мы свободны. Так сказал эта свинья Арчибальд?
Поль кивнул в ожидании продолжения.
– Свободу, которую он вдруг решил нам возвратить, мы, насколько я знаю, никогда и не теряли. Мы не его служащие и никогда ими не были. Мы по собственному желанию согласились помочь ему в расследовании запутанного дела. Он дал нам отставку, – ну и что?
Под грохот мотора они влетели на окруженную колоннадами восьмиугольную площадь как раз тогда, когда первый луч солнца прорезал плотную пелену дождя. От мостовых шел пар и голубыми струйками поднимался к небу.