Керри сидела как прилежная студентка, но, вспомнив, что она все-таки журналистка, решила подтолкнуть Фрича.
– Все, что вы говорите, профессор, это по-прежнему констатация фактов. Но ведь вы имели в виду действие…
– Именно так! Весь мой семинар посвящался поиску ответа на один-единственный прагматический и программный вопрос. Как уменьшить давление человеческих существ на природу?
Фрич сделал изрядный глоток какого-то напитка, который, судя по его отчаянно красному цвету, мог быть лишь сиропом из клубники или гренадина. Потом он вынул из кармана платок и тщательно протер губы.
– Студенты страстно увлеклись этой проблемой. Мы вели поразительный интеллектуальный диалог. Можно было подумать, что мы в одной из философских школ античности…
При этом воспоминании профессор едва не всхлипнул на манер всех стариков, давших волю эмоциям.
– Оттого-то мы и смогли продвинуться так далеко в поисках решений. Они оказались поистине революционными.
– В каких трудах вы изложили все эти мысли?
– Нет! – воскликнул Фрич. – Эти работы я никогда не публиковал! К счастью! Стоит только вспомнить атмосферу конца шестидесятых. Экологические науки еще барахтались в пеленках. Если бы я стал отстаивать такие радикальные мысли, то быстро превратился бы в маргинала.
– Но в чем же заключалась революционность ваших работ? Где-то в комнате на свет вылезла кукушка и хриплым голосом прокукарекала десять раз.
– Подумайте, я ведь вам даже не показал дом! – воскликнул Фрич.
– Право, не стоит. В этой комнате так хорошо.
– Нет, нет, пойдемте. Мы можем поговорить на ходу.
С этими словами он встал.
Появившаяся в дверях Хильда подала ему пальто и фетровую шляпу. Керри поняла, что вежливость вежливостью, но изменять своим привычкам профессор не собирался. Каждое утро в десять часов он выходил на прогулку, и ничто не могло этому помешать. Под поверхностью ровного дружелюбия Фрича скрывались рифы эгоизма, опасные для всякого, кто подходил слишком близко.
– Это дом моих родителей. Я и на свет появился здесь, четвертым из шестерых детей, – рассказывал он, проходя по гостиной и направляясь через террасу в небольшой садик. – С возрастом, знаете, учишься подводить итоги. Вышло так, что, кроме трех лет в Штатах и нескольких поездок за рубеж, я всю жизнь провел в здешних краях, в этом и в другом доме.
Вся жизнь на одном месте, где кукушка отмеряет время, а коровы служат единственным развлечением, подумала Керри. И это вовсе не мешает ему отстаивать свое видение целого мира. Но, может быть, таков удел всех философов, по крайней мере большинства из них. Кант ведь тоже никогда не покидал родного города…
Фрич продемонстрировал Керри теплицу, где с гордостью похвалился своими фуксиями и лимонными деревцами. Потом пришла очередь кроликов, индюшек и ручных гусей, которых он, по-видимому, обожал. С большим трудом Керри удалось вернуть разговор в прежнее русло.
– Вы так и не рассказали мне об идеях, родившихся у вас в шестьдесят седьмом. Ну, тех, которые грозили превратить вас в маргинала.
Они стояли на птичьем дворе. Фрич вытянул руки вперед и дал двум гусям пощипать свои пальцы. Лицо его озарило вдохновение, а глаза посветлели.
– Да, это случилось именно здесь. Я приехал сюда повидать родителей. Тогда-то мне и пришла в голову эта мысль. Тема захватила меня целиком, понимаете?
– Какая тема? Демография?
– Да, размышления о гибели, которую мы, люди, несем породившей нас природе. Я вспомнил о собственной матери и вспоминаю ее всегда, когда думаю о природе. Как же иначе, они нас вынашивают, нас кормят. Мать-природа!
Гуси крутились вокруг Керри в надежде, что им удастся поиграть и с ее пальцами, но она с трудом выносила всякую живность и едва сдерживалась, чтобы не дать им пинка в жирные гузки. К счастью, Фрич, поглощенный своими мыслями, этого не замечал.
– Мне явился образ двух неблагодарных сыновей, доводящих своими капризами бедную мать до разорения. Ведь мы так же поступаем с природой, не правда ли? Но вот, представьте, что один из сыновей использовал достояние матери, чтобы зажить своей жизнью, стать богатым и независимым. Другой же так и остался капризным и жалким паразитом. Так кто же из них приносит меньше горя своей матери? Богатый. По крайней мере, когда-нибудь он уйдет и в свою очередь сможет помочь ей, а нищий всегда останется на ее иждивении.