Американка сказала ему, что ее зовут Руфь и она видела Джонатана в «Одной планете». Она в Лионе всего на два дня, путешествует по Европе. Ей очень неудобно навязываться, но понимаешь, так вышло, что я без гроша. Если бы ты приютил меня на денек-другой… Ее чарующий голос дрожал. Она сказала что вполне может спать в кресле, на что Джонатан рассмеялся прямо в трубку. И все же что-то велело ему быть настороже. Он не помнил никакой Руфи, хотя это и ничего не значило. Как-то раз он пытался составить список всех своих девочек, но только потратил время впустую. Зачем отказывать себе, если уж подворачивается шанс? У нее был и вправду приятный голос, и если все остальное окажется не хуже… Он предложил ей встретиться в кафе на проспекте Республики, но она сказала, что предпочитает подъехать прямо к нему, это гораздо проще, не так ли? У нее довольно много багажа. Джонатан вздрогнул. Вот это уже странно и ни в какие ворота не лезет: откуда у нее его адрес? Он почти никому его не давал и уж точно не оставлял в «Одной планете». Он спросил, откуда она знает, где он живет. По чистой случайности, ответила она. Расскажет, когда встретятся…
Джонатан почувствовал прилив желания: ее голос его возбуждал. На прошлой неделе он едва не запутался в паутине лжи, закрутив с тремя девицами одновременно. Тощие твари; ему не хватало любви.
– Когда ты сможешь быть у меня?
– Через час. Подходит?
Джонатан окинул взглядом свои две комнаты: грязная посуда, носки и пустые банки из-под пива на полу. На все про все ему понадобится полчаса.
– Ну давай. Ты обедала?
Было уже половина восьмого.
– Не беспокойся.
У нее был довольный голос, и это его немного успокоило. Джонатан не стал медлить и взялся за дело. Через двадцать минут его квартирка уже обрела вполне пристойный вид. Легкий беспорядок лишь подчеркивал, что это жилище отверженного бунтаря.
И вот теперь он ждал, глядя на улицу, освещенную оранжевым светом фонарей. Он снова стал волноваться. Какой-то старик поднимался по улице, таща на поводке собаку. Бедная тварь что-то вынюхивала на земле. Ей ничего не светило, учитывая, что муниципальные службы поливали мостовую два раза в день.
Вдруг Джонатан замер. Он заметил ее. Женщина появилась из-за утла улицы Ферронри и оглянулась по сторонам как впервые попавшая сюда туристка. Потом она храбро двинулась в гору, несмотря на огромный рюкзак за спиной и две полотняные торбы, болтавшиеся на плечах. Из своего окна Джонатан не мог разглядеть ее лица, еще и прикрытого козырьком джинсовой бейсболки. Хотя широкие походные штаны и тяжелые туфли скрывали ее фигуру, силуэт женщины пришелся ему по душе: стройный, спортивный, влекущий. Джонатан пристроился у окна дальней от входной двери комнаты. Когда она постучит, он неспешно пересечет всю квартиру. За очарование с маркой дзен придется платить.
Он и вправду мог не спешить, так как ей еще предстояло одолеть целых пять этажей по каменной винтовой лестнице великолепной башенки XVI века, занесенной в реестр исторических памятников. Кто бы мог подумать, что эта квартира на пятом этаже без лифта расположена в одном из самых дорогих кварталов города. Когда родители решили купить ему жилье, Джонатан совершенно обдуманно выбрал именно это место. Буржуазность квартиры искупалась усилием, которое требовалось, чтобы в нее попасть. Плакаты с изображением Че Гевары и большие постеры, привезенные с саммита антиглобалистов в Дурбане, в этой голубятне под самой крышей казались вполне уместными, хотя квадратные метры стоили здесь не меньше, чем на так называемых престижных этажах.
Наконец раздался стук в дверь. Джонатан, не торопясь, пошел открывать. Взглянув на запыхавшуюся девушку, стоявшую на пороге, он замер на месте. Она сняла свою бейсболку, распустив роскошные вьющиеся волосы. По телефону ее голос звучал очень молодо, но сейчас Джонатан понял, что ей уже за тридцать. Он всегда обожал женщин старше себя, любил соблазнять их, но еще больше любил их бросать. Джонатан знал по опыту, что разрыв со зрелыми женщинами легко доводил их до предела покорности и унижения. Ничто не давало ему такого ощущения собственной власти. Джонатан взял себя в руки и придал лицу немного утомленное и пресыщенное выражение, делавшее его, по словам самих женщин, неотразимым. Руфь расцеловала его в обе щеки. Она не была накрашена и пахла сладким миндалем. Это считалось обычным делом в «Одной планете».
Руфь поставила рюкзак у двери и прошла внутрь. Большая комната немного напоминала мансарду. Главными предметами обстановки служили два сложенных в виде диванов хлопчатобумажных матраса, стоявшие под углом по сторонам килима желтоватого цвета.