Она постаралась спокойно спуститься по лестнице. Джонатан показался в кухонной двери в тот самый миг, когда нога ее коснулась фаянсовой плитки пола в передней.
– Привет! – воскликнул он, улыбаясь.
Джонатан прошел за Жюльеттой в комнату, служившую гостиной, ту самую, за окном которой маячили вечно сырые скалы. Он бросил свой шлем на покрытое белым чехлом кресло. Волосы его прилипли к голове. Джонатан расстегнул кожаную куртку и развязал палестинский платок.
Призраки, ночами не дававшие покоя Жюльетте, нередко выглядели именно так: широкий подбородок, покрытый бело-рыжей щетиной, глаза с припухшими веками, делавшие его взгляд пресыщенным, волнующим, почти гипнотическим, нос с горбинкой, на котором, словно на боку слишком тощего зверя, четко виднелась граница хряща и кости. Это и был Джонатан. Как все привидения, он плохо переносил дневной свет и вдруг обретенную Жюльеттой проницательность. Он выглядел как усталый денди, чья непринужденность плохо скрывала слабость.
– Я тут принес чем отметить твой подвиг, – объявил он, подмигивая.
Джонатан водрузил свою сумку на стопку книг и извлек из нее две маленькие бутылки «короны», в которой плавали ломтики лимона. Достав швейцарский нож из кармана, он открыл их и протянул бутылку Жюльетте.
– Давай, – сказал он, приподнимая свою, – за блестяще выполненное поручение!
Джонатан сделал большой глоток и выставил напоказ зубы – ну и горечь!
– Я посмотрел в интернете польскую прессу. Черт разберет их язык, но и так видно, что они клюнули. Броские заголовки: освобождение животных, разгромленная лаборатория и все в том же духе… Не на первой странице, но очень заметно. Плюс фото обезьян в клетках, уж не знаю, где они их откопали.
Жюльетта сидела на подоконнике. Джонатан подошел, но она не подвинулась, и он облокотился на стол красного дерева. – Неплохо подготовлено, правда? Подал тебе с лучком прямо на тарелочке.
Как всегда, Джонатану не терпелось поговорить о себе. Жюльетта готовила себя к его приезду, но Джонатан слишком быстро поставил ее на место. В голове Жюльетты проносились сумбурные мысли, сплетаясь каким-то нелепым образом. Лук напомнил ей тушеную говядину, сад и розовые кусты с ее любимым запахом. Жюльетта сдержалась и не пошла в ванную надушиться своими «Шанель № 19». Она так и стояла с перехваченным спазмом горлом, не зная, что сказать. К счастью, Джонатан мог говорить за двоих. Он принялся расхваливать профессионализм подготовки операции, не забыв отдать должное своей собственной идее послать туда Жюльетту одну и на машине. – Ты знаешь, – признался он, – я бы так хотел быть там с тобой.
Джонатан наклонился вперед, и эти слова, сказанные немного в нос нежным голосом, заставили Жюльетту вздрогнуть. Ей показалось, что он хочет взять ее за руку. Она напряглась и отодвинулась на безопасное расстояние.
Джонатан скривил губы в улыбке утомленного человека, чьи чувства давно угасли.
– Для тебя ведь это тоже не просто та. Расскажи. Что ты испытала отпуская этих тварей на волю?
Он кривил душой, она в этом не сомневалась. В те времена, когда она была во власти депрессии, он еще мог заблуждаться на ее счет. Теперь это было не так. Жюльетта видела все так же ясно, как в лучах зимнего солнца, когда ледяной воздух безжалостно высвечивает мельчайшую деталь пейзажа.
– Все случилось так быстро, – сказала она, не узнавая своего слишком громкого голоса, – что я и понять ничего не сумела. Хочешь есть?
«Он трус», – решила Жюльетта.
Редкие лучи солнца косо пробивались сквозь еловые ветви. Всегда такой неприветливый, лес вдруг стал цвета карамели и каштанов.
– Да, – заключил Джонатан, уставившись на свое пиво, – я понимаю, что ты испытала.
На мгновение Жюльетта едва не поддалась соблазну рассказать, какое блаженство она почувствовала, обрушив кувалду на стеклянную дверцу, похожее на то ощущение полноты жизни, которое она узнала при их первом знакомстве, когда его исключили из организации. Ей мучительно захотелось подробно описать это чудесное превращение. Он был единственным, с кем она могла бы поговорить, но, глядя на склоненную спину и начинающую лысеть, несмотря на его тридцать лет, голову, Жюльетта сказала себе, что Джонатан – последний человек на свете, кому ей хотелось бы все рассказать.
– Я понимаю, – сказал он.
«Ну вот, ты понимаешь, – подумала Жюльетта, – как всегда…»
Желание прошло, оставив противный осадок. Она спокойно ждала продолжения. Джонатан повернулся и озабоченно посмотрел на нее:
– Черный комбинезон?
– Сожгла.
– Вместе с маской и сапогами?
– Да.
– Ты нашла для костра пустырь у границы?
– Запросто.
Она любила допросы. Если что-то ей и удавалось, то это игра в подчинение. Все ее детство было сплошным безропотным послушанием. В теплице унижения никто лучше ее не умел пустить в рост и получить плоды со спасительного побега мечты.
– Где провела вторую ночь?
– В мотеле недалеко от Лейпцига.
– Платила наличными?
– Да.
– А как граница?
– Без проблем. Полицейские прикалывались.
– Они тебя не вспомнят?
– Они были пьяны.
– Когда возвращала машину, хозяин взглянул на счетчик? Две тысячи это все-таки больше положенных шестисот в день. Он ничего не сказал?
– Ничего. Ему было на все наплевать. Турецкий студент, подрабатывающий по вечерам.
Джонатан задал еще несколько вопросов, потом откинулся назад и улыбнулся.
– Отлично! – заключил он. – Удачнее не бывает.
Он поставил пиво на стол и взглянул на часы:
– Мне надо к Шипи. Сегодня я начинаю.
Джонатан работал в ночном баре в Лионе. Он любил представляться как гитарист, но вообще-то патрон заставлял его делать все понемногу. Большую часть вечера Джонатан разносил налитки.
Жюльетта ждала продолжения. Ее бесстрастие подпортило ему всю игру. Он был уже не так уверен в себе, когда сделал вид, что собрался с мыслями.
– Ну, к делу, – сказал он.
«Ну вот, – подумала Жюльетта, – перейдем наконец к делу». – Не забудь отдать мне красную колбу.
Жюльетта продолжала молчать, и Джонатан залился румянцем.
– Ты ведь взяла ее, правда?
– Да, взяла.
Жюльетте захотелось кричать, смеяться и танцевать. Она устроилась на стуле, подложив под себя ногу. Она сидела в позе стреноженной лошади, которая может унести свое тело и душу вскачь. «Ну давай, время пришло».
– Я много думала, Джонатан.
Тот уронил ключи. Жюльетта дала ему время поднять их, чтобы не нападать со спины.
– Я остаюсь в деле, – сказала она.
Джонатан замер. Его улыбка сползла с лица, а в глазах появилась твердость. Он нависал над ней всем своим ростом.
«Смешно, – подумала она, чувствуя себя всевидящей чайкой, парящей над сценой и озирающей ее сверху. – Он пугает меня, а я не боюсь».
Когда они были студентами, Джонатан влиял на нее, но разве она хоть когда-нибудь принимала его всерьез? Жюльетта понимала, что нет. Иногда они проводили свободное время вместе. В постели учишься не бояться. У него были слабости, которые Жюльетта не могла забыть.
– Жюльетта, отдай мне эту колбу, пожалуйста. Ты ведь даже не знаешь, что в ней. Тебе от нее никакого толку.
– Ты должен кому-то ее передать?
– Тебя не касается. Это мое дело.
– Я хочу пойти туда вместо тебя.
– Куда? – сказал Джонатан, пожимая плечами. – Ты просто с ума сошла!
Было заметно, чего ему стоит сдержаться. Джонатан взял стул, сел напротив Жюльетты и даже выдавил из себя улыбку.
– Жюльетта, то, что от тебя требовалось, ты сделала хорошо. Мои заказчики будут очень довольны. Раз ты хочешь остаться в деле, будут и другие задания. Но это дело очень серьезное. Свою роль ты сыграла, а я доиграю свою, когда передам колбу.
«Мои заказчики». Бедняга Джонатан! Ей вдруг стало жалко его. Как же вкрадчиво он это сказал… Даже совершая преступление, он сохранял почтение к порядку и иерархии. Он преступил черту, но, сделав это, немедленно остановился и никогда не пойдет дальше. А она пойдет.
– Во всех делах я иду до конца.
– До конца! Но какого конца? Ты ж не имеешь понятия, в чем дело. Я тоже, да и не надо нам знать. Мы посредники, всего лишь солдаты, понятно?
Взгляд темных глаз Жюльетты словно кислотой вытравлял слова Джонатана.
– Разбирайся как хочешь со своими «заказчиками», – заключила она с неожиданным для себя самой спокойствием. – Скажи им, что я взбунтовалась и сама хочу принести им колбу. Мне надо с ними встретиться.
– Опомнись! – сказал Джонатан, сменив тон на более доверительный. – Это заведет тебя далеко и свяжет надолго. Ты же не хочешь бросить свою работу, свой дом?
– Я попросила отпуск на ближайший учебный год. Контракт на дом истекает в июне, а через неделю колледж закрывается на пасхальные каникулы.
Он понял, что она все обдумала давно и серьезно. А главное, он осознал, что она свободна, живет без семьи и привязанностей. То, что показалось ему достоинством в начале операции, стало сейчас фактором риска. Жизнь нос к носу столкнула эту девчонку с болью и всеми возможными страхами, кроме, наверное, тех, что прорастали из нее самой. У него над ней не было власти, но, главное, он ее совсем не знал.
– Когда это все пришло тебе в голову?
– Когда ты предложил мне туда отправиться. Я сразу поняла, что все эти мышки и обезьянки выходят на сцену лишь в первом акте, а за кулисами что-то готовится, что-то более важное.
Ему следовало ее остерегаться. Вялость, скромность и меланхолия были только прикрытием. Как не поверить, что ею легко будет управлять! Вот только она захотела сама вести игру.
А может быть, применить силу? Ударить ее? Легко бить того, кого боишься. Он бы с радостью облегчил душу, но какой толк? Он бросил взгляд на девушку, воплощением твердокаменной хрупкости пристроившуюся на стуле. Да, она точно прошла пустыни тоски и одиночества, но сегодня в ее глазах светилась насмешка. Изнутри она словно кипела, а иногда смеялась без всякой причины. Джонатан вспомнил прежние времена, когда они только узнали друг друга. Да, неважно все кончилось.
Он встал и взял шлем.
– Это твое последнее слово?
Вопрос был дурацкий, но Жюльетта приготовила достойный финал и как милостыню бросила снисходительное «да».
Джонатан порывисто застегнул куртку и пересек комнату. Потом, стараясь вновь пресыщенно улыбнуться, сказал:
– Все предусмотрено, можешь поверить. Такой поворот мы предвидели, и ответ готов, скоро сама убедишься.
Он говорил это скорее сам себе, хотя слова предназначались для того, чтобы убедить Жюльетту в проницательности его «заказчиков».
Джонатан помахал двумя пальцами в знак прощания и, покачиваясь, вышел из комнаты.
Жюльетта подождала, пока затих звук мотора, и закрыла окно. Наступала прекрасная ночь, мрачная и ветреная, без луны и без привидений.
Глава 6
Вроцлав очень неудачно расположен, и каждая война дает лишнее тому доказательство. Во время последней он едва не исчез. Трудно, правда, сказать, какое решение Советов оказалось бы хуже: стереть его с лица земли или отстроить. Если не считать нескольких площадей в центре, восстановленных в средневековом обличье, Вроцлав превратился в чудовище из бетона, унылое скопление серых зданий, немного оживляемых рекламой.
Короче, это не самое лучшее место для отдыха на каникулах, но Поль, прогуливаясь по бесконечным проспектам с их дребезжащими трамваями, чувствовал себя туристом. Партнеры легко согласились на месяц заменить его, а Поль рассчитывал покончить со всем еще раньше. Главное, что Арчи сдержал свои обещания. Письмо из дирекции «Хобсон и Ридж» пришло через день после его возвращения с Род-Айленда. Оно официально подтверждало выделение клинике еще в текущем году крупной спонсорской помощи.
В тот же вечер Поль сел в самолет до Варшавы, а потом местным рейсом добрался до Вроцлава. Он снова чувствовал бешеный ритм американской школы разведки. Англичане были, конечно, более вероломными, русские более изворотливыми, а немцы более последовательными, но никто и в подметки не годился американцам, когда дело шло об эффективности планирования и скорости исполнения. К счастью, эти традиции наследовал и частный сектор.
Таксист высадил его у лаборатории без десяти пять. О встрече договорились еще из Соединенных Штатов. «Начните с посещения этого места, – сказал ему Арчи. – Вы сможете ознакомиться с досье польской полиции в самолете. Нет нужды заново проводить расследование, просто оглядитесь там».
Лаборатория располагалась в здании еще более мрачном, чем большинство городских построек. Какие-то ржавые железяки, остатки недостроенных балконов и старых лестниц торчали из его штукатурки. Квадратные, без выступов и лепнины, частью закрытые ставнями из растрескавшегося дерева окна…
Дом окружал не то сад, не то пустырь, скучное и грязное пространство с островками травы. Он служил стоянкой для автомобилей и был весь изрезан колеями. Поль приехал чуть раньше времени и решил осмотреться вокруг. Он без труда обнаружил запасной выход, описанный в полицейском отчете, – тот располагался в торце здания.
Поль отметил про себя, что с этой стороны все стены соседних домов были глухими, а сами строения заняты мастерскими, по ночам пустующими. Понятно, что никто ничего не видел.
Он вернулся к главному входу и толкнул стеклянную дверь. Несмотря на теплую весну, в силу каких-то распрекрасных бюрократических правил отопление работало. Воздух был до отвращения сухим и густым. Запах линолеума и кофе мешался в нем с трудно определимым химическим духом. Холл был совершенно пуст. Его стены пестрели объявлениями на польском и на английском с сообщениями о конкурсах и конференциях. Какая-то надпись со стрелкой, по всей видимости, указывала, как пройти в секретариат. Он размещался в комнате с открытой дверью, куда Поль и вошел, сделав вид, что постучал. В комнате не было ни души. Ее охрану нес лишь маленький портрет Папы Иоанна Павла П, висевший на стене. Папа был в красной сутане и, как всегда, немного таинственно улыбался.
Еще одна дверь вела в соседнее помещение. Оттуда до Поля донесся шелест каких-то бумаг. Вскоре в проеме двери появился мужчина.
– Я тут услышал… Кто вы?
– Поль Бенвиль.
Поль впервые употребил выбранное для прикрытия имя, звучавшее на французский манер и подкреплявшее его легенду.
– Очень рад, господин Бенвиль. Я профессор Рогульский. У нас назначена встреча…
– На пять часов, по-моему.
Поль проследовал за профессором в соседнюю комнату, и они сели по обе стороны рабочего стола, заваленного папками. Профессору было уже далеко за шестьдесят, но он все еще одевался по моде своей студенческой молодости: вельветовые штаны, полосатая рубашка с обтрепанными манжетами, скаутские ботинки с толстой подметкой. У него было бледное лицо с прозрачной кожей, как у всех, кто проводит много времени в помещениях со спертым воздухом. Поредевшие и седоватые волосы уложены волнами, должно быть, как в молодости. Студентом-медиком Поль уже встречал таких профессоров. Эти люди, полностью поглощенные иным миром, жизнью микробов, молекул и клеток, выставляли напоказ лишь неказистый фасад, чьи поблекшие цвета без слов говорили: «Закрыто на ремонт».
На лице Рогульского выделялись лишь маленькие очень темные глаза, увеличенные толстыми стеклами очков и без устали двигавшиеся во всех направлениях.
– Сегодня у нас пятница, нет ни секретарши, ни сотрудников. Чем я могу быть полезен вам, господин Бенвиль?
Это не было простой вежливостью, а скорее заученным заклинанием всех университетских работников мира, жалующихся на отсутствие средств и препоны исследованиям.
Поль оглядел комнату. По ветхому виду здания не скажешь, что оно оснащено таким современным оборудованием. Компьютер Рогульского был одной из самых последних моделей. Такой Поль мечтал заполучить для своей клиники.
Он вынул из бумажника визитку и протянул ее профессору.
– О, вы из Атланты! Из Си-ди-си, конечно?
Рогульский говорил на беглом английском с сильным славянским акцентом.
– Учреждение, на которое я работаю, связано с Си-ди-си, но мы независимы.
– «Агентство безопасности исследовательского оборудования». Не слышал о таком. Недавно создано?
– Мы работаем уже три года, – твердо объявил Поль.
На этом этапе знакомства следовало действовать без малейших колебаний. Профессор долго изучал карточку. Он перевернул ее, поднес к глазам и даже поместил в круг света лампы, как будто хотел различить водяные знаки.
Поль не ожидал такой недоверчивости. Решение действовать под прикрытием объяснялось нежеланием вводить в курс дела полицию, а вовсе не стремлением обмануть собеседника.
Подозрительность ученого оказалась полной неожиданностью, возможно намеком на что-то. Работая на Контору, Поль знал, что легенды там готовили безупречные. Насчет бюро в Провиденсе у него оставались сомнения. Если бы профессор снял телефонную трубку и набрал значившийся на карточке номер, он попал бы на оператора, сидевшего на этот случай в Провиденсе и вполне способного его успокоить. Оставалось надеяться, что все сработает.
Поль поначалу беспечно отнесся к заданию, черпая уверенность в том, о чем говорил ему Арчи. Неожиданная подозрительность профессора заставила его насторожиться. Он вдруг окунулся в давящую атмосферу тайной жизни и мешанину лжи скрывающей препятствия и опасности.
Профессор положил, наконец, карточку.
– Ничего, если я закурю? – спросил он.
Не успел еще Поль ответить, как тот достал зажигалку «зиппо» и закурил светлую сигарету без фильтра.
Американец не чувствует себя за границей, пока перед ним не оказывается некто, пускающий ему прямо в лицо клубы сигаретного дыма в душной комнате. Путешествие Поля по-настоящему началось.
– Вы биолог? – спросил Рогульский.
– Медик, но прослушал курс биологии.
Пересекая Атлантику, Поль на всякий случай перечитал курс инфекционных болезней и микробиологии. Ему казалось маловероятным, что Рогульский втянет его в сугубо профессиональную беседу. Сейчас он чувствовал себя уже не так уверенно.
– Вы хотите поговорить о нападении, которому мы подверглись?
– Совершенно верно, – ответил Поль.
– Я уже отвечал на вопросы полиции.
– Конечно, но у нас совсем другая работа. Мы проводим обычные проверки, – Поль особенно выделил слово «обычные», – в случае, если в научный центр проникают посторонние. Нас волнует риск биологического заражения, а не поиск виновных.
– Понимаю. Так что же вы хотите узнать?
– Быть может, начнем с осмотра помещений, чтобы я мог представить себе, что там случилось?
– Идите за мной.
Профессор поднялся и повел Поля по знакомому коридору.
– Это случилось ночью, не так ли?
– В три часа.
– Лаборатория не охраняется?
– Охрана совершает обход, но только снаружи, конечно. Кроме того, для экономии средств мы делим охрану с банком, расположенным в конце улицы. Охрана следит за обоими зданиями. Так выходит дешевле.
– Они ничего не заметили?
– С трех до четырех их здесь никогда не бывает, у них смена караула.
– Не знаете, кто мог бы сообщить нападавшим об этом? Вы не увольняли сотрудников в последнее время?
Рогульский остановился и пристально посмотрел на Поля.
– Нет, – ответил он, помолчав.
Поль сказал себе, что надо бы не особенно выходить из своей роли сотрудника исследовательского учреждения. Вопросы, более свойственные полиции, могут вызвать подозрения.
Они прошли дальше по коридору, профессор отпер какую-то дверь, и они оказались в просторном пустом помещении. Стены его были недавно покрашены белой краской.
– Это как раз та часть лаборатории, которую они разгромили. Оборудования на два миллиона долларов.
– У вас есть перечень? Мне надо приложить его к отчету.
– Да, список страховой компании. Я дам вам копию, когда вернемся в кабинет.
– Это единственное помещение, подвергшееся налету?
– Единственное.
– Как вам кажется, почему они выбрали именно его? Какие исследования вы здесь проводили?
Они попали сюда, потому что вошли через виварий и без труда разбили соединявшую их стеклянную дверь. Чтобы пройти дальше, пришлось бы ломать настоящие двери, которые мы каждый вечер закрываем на ключ.
– Зачем?
– Чтобы избежать воровства компьютерной техники, мы обязали всех, уходя, запирать свой кабинет или лабораторию.
– Они пересекли зал и очутились у двери со вставленным новым стеклом. Рогульский открыл ее и провел Поля в виварий.
Это помещение без окон освещалось неоновыми лампами. На стенах, до которых еще не дошли руки уборщиков, красовались лозунги защитников животных. Оглядев эту пустую комнату, Полю почудилось, что он видит женщину в черном проникающую сюда глубокой ночью. Он не смог бы сказать отчего он видит именно женщину, и тем не менее с самого начала операции вопреки всякой логике это было так.
– Мы не размещаем тут животных, пока не укрепят входную дверь, – хмуро уточнил Рогульский.
Поль читал надписи на стенах. Как и указывалось в докладе, одни располагались выше, другие ниже, одни были выведены печатными буквами, остальные нет.
– Написано по-английски, – заметил Поль.
– Да, но, похоже, это ничего не объясняет. По всей Европе полно групп вроде антиглобалистов, которые пользуются английским. Когда я был молод, здешние противники войны во Вьетнаме тоже кричали: «US go home!»
Поль взглянул на Рогульского. Он с трудом представлял себе, как профессор выкрикивает лозунги против американского империализма. Да, но был ли вообще выбор в коммунистической Польше?
– Что стало с животными?
– Нам понадобилось три дня, чтобы решить проблему. Вся округа кишела мышами, и их пришлось отравить. Крысы сбежались в булочную и вызвали настоящую панику. Обезьяны далеко не ушли, а одна умерла прямо здесь, даже не добравшись до двери. Одни только кошки пропали.
Поль вдруг принял заинтересованный вид и достал из кармана блокнот.
– Итак, есть животные, которых вы не смогли отловить. Как я понимаю, они и сейчас где-то бродят?
– Да, две кошки, – подтвердил Рогульский, пожимая плечами.
– Простите, профессор, но это как раз то, что больше всего интересует мое агентство. Бесконтрольный контакт животных или материалов, используемых для биологических опытов, с природной средой может иметь серьезные последствия. В вашем случае, возможно, животные не представляют никакой опасности, но для полной уверенности мне необходимо точно знать характер исследований и экспериментов, в которых они участвовали.
Рогульский продемонстрировал всем своим видом, что это явно нелепые предосторожности, но долгая жизнь наверняка приучила его подчиняться абсурдным распоряжениям. Властный тон Поля отбил у него желание спорить и, казалось, снял последние подозрения насчет его личности. Все эти контролирующие органы вечно лезут из кожи вон и все-таки попадают впросак.
– Что именно вы хотите узнать? – спросил профессор с видом побежденного.
– Какие работы вы здесь ведете и что в лаборатории представляет опасность.
Рогульский пошарил в карманах и обнаружил, что у него нет сигарет.
– Вернемся в мой кабинет, там нам будет удобнее, – предложил он.
Едва усевшись в кресло, он стал выдвигать ящики стола, нашел, наконец, немного примятую сигарету темного табака и жадно закурил.
Поль скрестил ноги и пристроил на коленях блокнот, готовясь записывать.
– Как ясно из самого названия, – начал Рогульский, – моя лаборатория занимается молекулярной генетикой, если хотите биохимией генома. Не судите о нас по зданию: мы работаем на уровне самых передовых центров.
Рогульский указал на висящие на стене дипломы:
– Вот лишь некоторые из наград, которых мы удостоились. Если вас это заинтересует, я дам вам копии статей из «Нейчур» или «Ланцета», посвященные нашим последним публикациям.
Оттого ли, что профессор вернулся к любимому делу, оттого ли, что перестал сомневаться в Поле, но теперь он уже не сидел с затравленным видом и даже улыбался.
– Прочту с удовольствием, – сказал Поль. – А пока не могли бы вы в нескольких словах очертить основное направление ваших исследований?
– Главная наша тема – это генетическая стабильность, – ответил профессор, чертя по воздуху сигаретой. – Мы хотим понять, почему некоторые живые организмы сопротивляются изменениям, а другие подвергаются частым мутациям на генетическом уровне. Это фундаментальная проблема, от решения которой зависят многие вопросы медицины: появление раковых клеток, сопротивляемость бактерий антибиотикам, изменение областей воздействия вирусов.
– Какой живой материал вы используете?
– Мы не занимаемся вирусами. Для этого потребовались бы специальные устройства обеззараживания и многое другое…
Поль изобразил на лице удовлетворение и сделал пометку в блокноте.
– Мы проводим исследования на двух типах живых организмов. Быстро делящиеся клетки – вроде базовых цепочек костного мозга – мы получаем от разных животных: кошек, мышей, крыс, обезьян.
– Таким образом, сбежавшие животные были донорами клеток. Они не носители каких-либо патогенных веществ. Они не подвергались и генетическим модификациям?
– Нет. Именно поэтому я говорю, что нет повода для беспокойства.
– А второй тип организмов?
– Это бактерии.
– Какие?
– У нас классические методики: все та же вечная колибацилла. Мы также запустили программу на базе холерного вибриона.
Поль резко поднял голову.
– Вы занимаетесь холерой?
– Вы конечно же знаете, что холерная бактерия чрезвычайно устойчива. Во время гигантских пандемий микроб воспроизводил себя бессчетное количество раз, а между тем со времен Средних веков он практически не изменился. Именно эта устойчивость нас и интересует.
– А другие патогенные микробы?
– Да, золотые стафилококки, как раз из-за их способности быстро мутировать. Некоторые штаммы возбудителя дизентерии… Ничего особенно зловредного, поверьте.
– Холера, стафилококк, дизентерия. Вы не считаете их зловредными? Ну ладно. Но это все? Вы уверены?
– С точки зрения потенциально патогенных микробов, да.
– Вы говорили об этом с полицией?
– Меня никто не спрашивал.
– Откуда вы получаете штаммы холеры?
– Самым обычным образом: из больницы в Кракове. Время от времени они имеют дело со случаями заражения среди мигрантов. По моей просьбе они передали сюда образец.
– Где он хранится?
– Он был в холодильном шкафу вместе со многими другими образцами.
Поль ждал, подняв ручку. Рогульский все так же спокойно сказал, пристально посмотрев на него:
– Он попал в число уничтоженных материалов.
Поль оторвал взгляд от блокнота и чрезвычайно серьезно спросил:
– Вы хотите сказать, что они хранились в зале, который мы посетили?
– К несчастью.
– В простом шкафу?
– Да, в холодильном шкафу. Им хватило одного удара, чтобы все уничтожить. Мы нашли у шкафа настоящую кашу из стекла и живой массы.
– Преступники в нее наступали?
– Конечно.
– Тогда они ведь могли вынести вещества наружу или заразиться сами?
Рогульский опять встревожился. Глаза снова забегали во все стороны. Казалось, что он напряженно размышляет, слушая слова Поля о возможных тяжелейших последствиях распространения инфекции. Наконец он поднялся и уставился в окно, повернувшись к Полю спиной.
– Какой раздел биологии вы изучали? – спросил Рогульский.
– Нейрохимию.
– Понятно.
Рогульский обернулся. С его лица исчезла улыбка и всякая тень радушия. Глаза едва не вылезали из орбит.
– Это не освобождает вас от обязанности знать, что стафилококк и возбудители дизентерии повсеместно распространены в природе. Мы топчем их каждый день, хотим того или нет.
Поль слишком поздно понял, что затронул предмет, в котором совершенно ничего не смыслил.
– Что же до холеры, мой дорогой коллега, то это чудище можно сокрушить простым мытьем рук. У нас первокурсники знают, что заразиться можно только от испражнений живого больного, а не от бактерий в пробирке. Во всех лабораториях мира холерный вибрион хранится в обыкновенных шкафах.
Профессор остановил на своем госте холодный и презрительный взгляд. Потом он посмотрел на медные часы, висевшие над дверью, и поднял брови.
– Уже семь! Простите, но у меня встреча в городе. Если вам нужны другие бумаги, то обратитесь к моей секретарше. Я провожу вас.
Поль прошагал по улице не меньше километра, прежде чем пришел в себя. Он злился на себя за то, что так плохо подготовился к этой встрече. Он был слишком самоуверен и не дал себе труда разобраться в проблеме, положившись на туманные воспоминания о прослушанных курсах и забыв, что никогда особенно не интересовался инфекционными заболеваниями.
Оправившись от мучительного удара по самолюбию, Поль принялся размышлять об услышанном. Странно, что ни говори. С одной стороны, обычный вандализм защитников животных. Надо, конечно, проверить всю эту историю с холерой, но Рогульский был так уверен в себе, что Поль понимал – он прав. И все же что-то было не так. Профессора волновало не то, чтоПоль может найти, а то, ктоон такой. Чьего же визита он так опасался?
Оказавшись в отеле, Поль позвонил в Провиденс и узнал, что сразу после его ухода Рогульский набрал номер, значившийся на карточке. Его, как могли, успокоили, но дело может на этом не кончиться. Достаточно связаться с Си-ди-си, чтобы узнать, что никакого Агентства безопасности исследовательского оборудования на свете не существует. Глупо дожидаться неприятностей с полицией, которую Рогульский, конечно, поставит об этом в известность. Разумнее всего здесь не задерживаться. «После Польши вам надо повидать наших английских друзей, – сказал ему Арчи перед отъездом. – Их мнение для нас очень ценно». Поль подтвердил бронь на завтрашний рейс Варшава – Лондон.
Глава 7
Майк Белл, почти двухметрового роста великан африканского происхождения, родился в Лидсе. Под твидовым пиджаком легко угадывалось атлетическое сложение бывшего чемпиона-баскетболиста. Майк представлял интересы Провиденса в Лондоне и встретил Поля в Хитроу. В руках он держал маленькую картонку с надписью: «Матисс». Поль представился, Майк дружелюбно приветствовал его, без липших слов подхватил багаж Поля и понес его, прижимая к животу обеими руками, словно хотел забросить в корзину.
– Я отвезу вас домой, – сказал он, подмигнув Полю.
Майк называл «домом» маленькую квартирку в Кенсингтоне, которой владело агентство. Напичканная системами против прослушки, она могла служить удобным местом для переговоров и дать надежное убежище агентам, не желавшим оставлять слишком много следов.
– В Варшаве все прошло нормально?
– Во Вроцлаве. Да, все в порядке.
Поль уселся в маленький синий «форд» и подивился, с какой ловкостью великан устроился за рулем.
Когда мы встречаемся с этим типом? – спросил Поль.
Тут все не так просто. Арчи пришлось не раз говорить с лордом Брентамом. Все как всегда: политики берут на себя обязательства, а за ними маячат спецслужбы. Никто не хочет подвергать риску своих агентов. Мы хоть и одним миром мазаны, авсе-таки иностранцы. Кому охота спалить прикрытие ради нашего удовольствия?
– Мне вовсе не обязательно встречаться с оперативным сотрудником.
– А вы думаете, только оперативники рискуют, разрабатывая этих помешанных защитников животных? Любой чиновник, собирающий о них информацию в тиши своего кабинета, может в один прекрасный день погибнуть, возвращаясь домой.
– Ну и как все устроилось?
– Через крышу, если так можно сказать. Человек, с которым у вас встреча, координирует всю борьбу с Фронтом освобождения животных на самом высоком уровне. Они считают это большой услугой. На самом деле его выбрали потому, что он уже засвечен. Сами увидите, что я имею в виду.
Майк Белл бросил взгляд на Поля и загадочно улыбнулся.
– Встреча назначена на сегодняшний вечер. Я за вами заеду. Приготовьтесь к тому, что у вас могут возникнуть трудности.
Пристанище агентов оказалось обыкновенной комнатой с низким потолком и окнами на улицу. Второй выход из нее вел во множество внутренних дворов, которыми можно было пройти к Холланд-парку и большим улицам, ведущим на запад Лондона. Стены были выкрашены белым, а лежавший на полу ковер из сизаля служил неким намеком на комфорт. Кроме низкой кровати и столика в комнате имелось все, без чего англичане не мыслят себе жизни, – чайник и чай.
Поль устроился на ковре и проверил сообщения. В клинике все шло нормально, сообщений от Керри не было. Чтобы подбодрить себя, Поль подумал, что автоответчик отключился как раз тогда, когда он диктовал свой номер… Потом он стал думать о своем задании. Разговор с Рогульским добавил пищи для размышлений. Выходило, что во всей этой истории гораздо больше темных пятен, чем это казалось Арчи.